– Еще он приобрел картины. Семь. В пополнение родовой коллекции. Серебро… у меня есть список всего. Проверьте. Наверняка многие вещи окажутся украденными.
– Почему?
– Потому что такова натура Эшби. Они всегда получают то, что хотят.
И злость исказила черты ее лица. Рот приоткрылся, вытянулся подбородок, а на шее проступили нити артерий.
– Мы разберемся, – пообещал Лука.
Дом все равно осматривать. Можно и картины глянуть, так, на всякий случай, хотя, конечно, вряд ли хозяин настолько дурак, чтобы с чистым криминалом связываться. Верней, не столько связываться, сколько хранить незаконные приобретения открыто.
– Я вам покажу?
– Покажите.
Ей столь откровенно хотелось увести Луку, что он позволил. Маг все еще дремал или бродил в мирах иных. Милдред, присев у дивана, о чем-то тихо говорила с девушкой. А та сидела рядом с парнем и за руку держала.
Идиллия.
– Сюда… и дальше… здесь все за мной следят. Он знает, что я его не люблю.
– Кто?
– Ник, – женщина шла быстро, и появилась в ней какая-то нездоровая суетливость. Она оборачивалась то через правое, то через левое плечо или, остановившись на мгновение, начинала прислушиваться, а то вдруг взмахивала руками и этим нелепым своим блокнотиком, а затем, спохватившись, прижимала его к груди. – Он знает, что я ему не верю. Поэтому и хочет отправить меня с Зои.
– Куда?
– В Вашингтон, кажется. Или рядом? Он говорит, что там центр реабилитации хороший, но сам он поехать не может…
– Почему не может?
– Не знаю.
В доме едой не пахло. Лука не жаловал такие дома, в которых не пахло едой. Неживыми они ему казались. И этот вот аккурат из тех. Огромный, что ангар, и такой же пустой. Нет, вроде бы все есть – и вазы на полу здоровущие, и картины на стенах, и шторы с золочеными кистями, за которые так и тянет подергать. А все равно пустой. И шаги эхом тонут в этой пустоте.
– Он просто хочет убрать меня отсюда. Он бы и выгнал, но не может. Что о нем подумают? Он ведь Эшби, он должен заботиться о репутации.
Женщина толкнула дверь из темного дерева и, посторонившись, велела:
– Проходите. В эту комнату заглядывают редко.
Да уж. Пыльно.
– Дверь вообще была закрыта, но я ключи подобрала.
И темно. Шторы плотно сомкнуты, но щель все равно остается, и сквозь нее проникает солнечный свет. Он наполняет комнату, слишком большую, чтобы этих крох хватило разглядеть ее содержимое.
Кабинет?
Похоже. Огромные, в потолок, шкафы с темными стеклами. Что за ними скрывается? Стол тоже немаленький. Впрочем, кажется, в этом доме вообще любят крупные вещи. Кресло темного цвета. Не черный, нет. Коричневый? Или красный? Тускло поблескивают гвоздики, манят присесть, убедиться, что, несмотря на прошедшие годы, кресло крепко.
И Луку выдержит. Пожалуй что.
Еще одно, в которое опускается женщина. Она обхватывает себя и замирает ненадолго, сосредоточиваясь.
– Здесь меня считают неблагодарной тварью. Им кажется, что я не вижу, что не понимаю очевидного… Ник заботится. О да, Эшби умеют казаться заботливыми. Но правда в том, что эта забота ничего ему не стоит. У него миллионы… и что? Он нанимает сиделок. Он отправляет Зои к врачам. Оплачивает эти поездки. И мои долги. Он содержит и меня… и не только меня. Мой брат готов мне шею свернуть за одно только слово против Ника. А почему? Потому что Ник выплачивает его долги. И Так может пить, не думая о последствиях. Я… мне приходится подыгрывать, хотя мы оба знаем, что все вокруг – ложь…
– Что именно?
Лука обошел женщину, которая сгорбилась и разом постарела, будто полумрак стер маску, обнажив истинное лицо.
– Там… есть лампа. Включите. Пожалуйста. Только шторы не трогайте. Это кабинет Станислава… отец Ника… он был хорошим человеком. По-настоящему хорошим… и он не допустил бы этой свадьбы, да…
Вздох.
И лампа действительно есть, массивная, с медным основанием и шляпкой абажура, расписанного розами и драконами. Стекло почти растворяется в электрическом свете, и кажется, будто эти розы парят в воздухе. И драконы с ними.
– Ник сюда не заглядывает. Да и я… честно говоря, случайно нашла. Думала, что они все перестроили.
– Кто?
– Ник и Зои. Она сказала, что Ник попросил поработать с домом. Что обстановка устарела. Господи, моя девочка была так рада. Она просто светилась от счастья. А мне уже тогда было не по себе. Я отговаривала ее.
Круг света лежал на столе.
А кресло оказалось алым. Яркий насыщенный цвет. И стоило прикоснуться, как оно медленно повернулось, не признавая за Лукой права сидеть здесь.
– Но разве повзрослевшие дети слушают своих родителей? Нет, им кажется, что они сами все знают, что… – женщина всхлипнула. – Я путано рассказываю, но я… я уверена, что это Ник.
– Я вас не понимаю.
А за пылью витрин проступают силуэты… кукол? Нет, быть того не может. Или… Лука провел рукавом по ближайшему стеклу. И лампу поднял, убеждаясь, что зрение его не подвело. В шкафах и вправду стояли куклы.
– Да, простите… я сейчас… я так долго пыталась рассказать, но никто не слушал. Шериф служит Эшби…
– Взятки берет?