— Напрягаться и стараться ты уже пробовал. Так почему бы не попробовать расслабиться и перестать мучиться? Представь, что уже умеешь управляться со своей, — она помедлила, подбирая слово, и он ожидал услышать «способностью», — чугунутостью. Обращай на пальцы ровно столько внимания, сколько люди обычно на них обращают. И когда в следующий раз захочешь до чего-то дотронуться, просто дотрагивайся, в полной уверенности, что ничего плохого не произойдет, и вещь не станет чугунной, если ты сам этого не пожелаешь.
— Странный… подход.
— Но попытаться-то можно… А наоборот это работает?
— В смысле?
— Ты можешь превратить чугунную вещь обратно в нормальную?
— Не знаю, — растерялся Марсий, — никогда не пробовал.
Вообще-то прежде он думал только о том, как избавиться от этой своей… чугунутости. И даже когда, следуя настояниям мастера Луция, пытался ее подчинить, все равно мечтал от нее избавиться.
— Вот, попробуй! — Уинни протянула ему бусы.
Марсий взял их и с сомнением повертел.
— Не уверен, что получится.
— Просто попробуй, — посоветовала она и снова подперла подбородок кулачками, приготовившись смотреть.
— Гм… не знаю, с чего начать. — Он встал, держа дешевую побрякушку на вытянутых руках, прочистил горло и произнес: — Велю вам снова стать рябиновыми!
Никогда еще он не чувствовал себя глупее, чем стоя звездной ночью над обрывом и разговаривая с бусами.
— Нет, не так! — отмахнулась Уинни, вскочила и тоже встала рядом. — Ты опять уделяешь этому слишком много внимания и на самом деле не веришь, что получится.
— Да с чего ты взяла, что твой совет такой уж полезный? — разозлился Марсий. — Сама-то когда-нибудь пробовала ему следовать?
— Да, — серьезно кивнула девочка. — Моя мама — подавальщица, и бабушка работала в таверне, а до нее — ее мама, и так далее. Если в какой-нибудь пещере найдут наскальные рисунки с подавальщицами, то не удивлюсь, если одна из натурщиц окажется моей прапра и еще триллион раз пра бабкой.
— Триллион не может быть, — улыбнулся Марсий.
— Неважно. Так вот, когда я только-только начала работать в трактире два года назад, неполную смену — просто мама решила, что мне пора приучаться к семейному делу, — то все никак не могла удержать этот поднос, знаешь, какой он тяжеленный? А еще часто липкий и скользкий, клиенты бывают настоящими свиньями! Дня не проходило, чтобы я что-нибудь не разбила. Мама жутко ругалась. А потом однажды отвела меня в сторонку и сказала, что я пытаюсь делать то, чего до меня не делали ни она, ни ее мама, ни моя триллион раз пра бабка, — я слишком стараюсь. В итоге делаю это так, словно выполняю самую трудную задачу на свете, не понимая, что умение заложено во мне. Надо просто делать, и все, не придавая этому такого значения. В этот момент маму вызвали отнести заказ — пирог с голубями и гусиный паштет, а я взяла поднос, уставленный кружками с ячменным пивом, и понесла его компании орков за третьим столиком справа.
— И ты донесла?
— Нет, споткнулась и опрокинула все до единой. Потому что снова из кожи вон лезла, вместо того чтобы прислушаться к себе. А потом я так разозлилась, что перестала стараться, перестала так сильно над этим заморачиваться… и у меня начало получаться. Через месяц я уже била не больше одной тарелки в неделю.
Марсий снова посмотрел на бусы:
— Ладно… можно и попробовать. Хуже во всяком случае не будет.
— Перестань хмуриться, — подсказала Уинни.
— Хорошо.
— И зубы не стискивай.
— Ладно.
— И вообще сделай вид, что не очень-то тебе это важно.
— Готово.
Марсий почувствовал, как на лбу выступили капли пота — так он старался придавать происходящему как можно меньше значения.
Уинни отошла, чтобы ему не мешать, и принялась бродить вокруг, срывая листики и что-то напевая. Пару раз проведала яйцо.
Минут через десять он оставил попытки.
— В следующий раз еще попробую, держи, — он протянул ей бусы, но Уинни покачала головой.
— Хочу, чтобы они остались у тебя.
— Но… это же все, что у тебя есть в память об отце.
— А я и не отдаю насовсем, просто на хранение. Мы же еще будем видеться, и, значит, они станут как бы общими, но сейчас пусть останутся у тебя. — Она нахмурилась: — Мы ведь будем видеться?
— Конечно, — его голос неожиданно охрип.
— Ты сегодня вернешься домой?
— А ты?
Уинни покачала головой.
— Лучше заночую тут. Не хочу попадаться господину Ухокруту на глаза.
— Тогда я тоже останусь.
— Уверен?
— Конечно, только надо бы найти что-то, чем можно согреться. Ночи теперь холодные. — Он завертел головой. — О, знаю! У нас еще остались самовоспламеняющиеся камни?
— Вроде был один или два, я клала возле гнезда.
Они сходили к яйцу и действительно обнаружили один. Пока они возились, Марсий снова задумчиво пощупал бусы в кармане, вытянул руки и неожиданно для себя произнес:
— Это. Я хочу, чтобы этого не было.
— Что? — Уинни разогнулась и откинула упавшую на лоб прядь.
— Ты спрашивала, что я хочу загадать грифону. Так вот, хочу, чтобы это, — он вытянул руки и повертел ими, будто впервые видя, — исчезло.
Уинни провела пальчиком по борту гнезда и спросила, не поднимая глаз:
— А научиться управлять? Разве не лучше было бы…