— Когда я отправлялся на юг, Дульнессе было двенадцать лет. По нашим меркам, как ты справедливо заметил, она была уже вполне взрослой. Могла выходить замуж, хотя, вообще-то говоря, любящие родители не выпускают из дома дочерей, которые еще продолжают расти. Теперь подсчитай. Три года войны. Когда я меч с молотом Мага из Саддаманки скрестил, девочке исполнилось пятнадцать. После четырнадцатого дня рождения она прислала мне свой портрет. Изображение было небольшое, но в то время глаза у меня были получше, и я заметил, что худышка, которая со мной прощалась, уже стала грудастой и крутобедрой. В пятнадцать лет девушка из хорошего дома прекращает вышивать приданое и упаковывает сундуки, ибо это самое лучшее время замуж выходить. Но у нее был нареченный — я. Поэтому она не рвалась к алтарю. А потом пришло известие, что нареченный, то бишь я, со всей хоругвью погиб в песках Югонии. Ну, она подождала год-другой… Родители ворчали. Потому что если девушка до восемнадцати лет венка не сбросит, то ее обычно отправляют в монастырь. Люди начинают ее сторониться. Говорят, мол, с приданым что-то не так, или она больная, или же с вредным характером, а то и баболюбка, тьфу. Дескать, какой-то дефект у нее есть, коли она в старых девах усыхает. Ну вот, наступил этот восемнадцатый год. Моя Дульнесса траур по мне сняла. Правда, еще у ворожеев за большие дублоны спасения искала, еще каждый день в церковь бегала, по три клепсидры в сутки молилась, но в конце концов духом пала. Говорят, на башню забиралась, чтобы броситься с нее и умереть, как ее возлюбленный… в той книге обо мне так написано, но ее на лестнице вояка один поймал, резервист из цеха золотых дел мастеров, который с другими цеховыми мастерами ежегодно воинские сборы проходил. Ну и слово за слово, поболтали, потом полюбили друг друга, а под конец к алтарю пошли. Когда я возвратился, она уже с животом ходила. Я хотел золотых дел сыночка на месте прибить, потому что он мне подлецом показался, но он не был благородным, так что, пока мне мои юристы втолковывали, как эту проблему обойти — ведь о поединке и речи быть не могло, — у меня злость немного прошла. И на Дульнессу, и на него. Он же ей жизнь сберег. В той башне. А рыцарская традиция требует, чтобы девушка за героя замуж шла, если он ее от смерти спасает. Она обесчестилась бы, если б не пошла. А я эту девушку за то люблю, что у нее не только лицо, но и душа прекрасная.
Дебрен уже пожалел, что спрашивал. Он многое бы дал за заклинание, позволившее обратить время вспять. Но такого, несмотря на многовековые усилия бесчисленных жрецов и магов, никто до сих пор не сумел разработать. Ошибки оставались ошибками, как и в стародавние времена, описанные в Священной Книге, когда люди были вегетарианцами, жили в раю и не умели даже простого кролика из шапки выколдовать.
— Ничего не удалось сделать? — скорее отметил, нежели спросил Дебрен.
— Только ждать и молиться. О том, чтобы в сердце Дульнессы не выгорело прежнее чувство. И о повышении цен на золото.
— Очень благородно с твоей стороны желать ей благополучия, хоть она с другим жила.
— Ну… по-правде-то… Понимаешь, у нас, когда Кольман Венсуэлли открыл для Короны Новый Свет и драгоценных руд поприбавилось, то и нападения на склады золотников стали модными и прибыльными. Кажется, считая на сто ювелиров и сто рыцарей, первых сегодня больше от меча… или дубинки погибает. А чем сильнее золото дорожает, тем опаснее профессия ювелира. Просить Бога покарать, пусть даже врага, как-то неловко, а поднять цены на золото на бирже в Тамбурке или Зуле, пожалуй, можно. Как по-твоему? В конце концов, могущество моей родины в основном на этом зиждется. На дорогом золоте и серебре.
— Хм-м… Ну что ж.
— Язычников я тоже бивал, чтобы заслуг себе на небе набрать. Потом легкоубиваемые язычники кончились. А те, что еще на юге Ирбии держатся, по крепостям сидят, — их без крупных расходов на осаду не возьмешь. А за Междуморье, в Везират или к султанам южной Югонии никто нынче плавать не хочет. Во-первых, корабельные линии на океан перекинулись, а во-вторых, Кольцовые походы объявили пережитком. Никто уже Гроба Махрусова из рук теммозан отбивать не хочет, в Йонде коней поить. Пришлось бы мне, пожалуй, корабль нанимать, а на это у странствующего рыцаря средств не хватит, даже у такого, который задумал бы налево работать, в раубриттеры податься, по трактам грабить. Вот я и перекинулся на чудовищ, колдуний и драконов. Чтобы навыки не растерять, славу поддержать, а тем самым и память обо мне моей любимой. Ну и как-никак на жизнь зарабатывать.
— В книге о тебе про драконов и ведьм не писали.