Драконий коготь

— Нет, мэтр. Султан Олейман IV и его орды — всего лишь толковый вождь и умелая, жаждущая успехов армия. Еще одна беда, свалившаяся на наш несчастный континент с гор и степей Западники. Уже во времена Старой Империи, да что там, гораздо раньше, выплевывал этот дикий и огромный край племена еще более дикие, алчущие нашей крови и золота. Но Виплан всегда умел защититься. И теперь тоже защитится, потому что и у нас нет недостатка ни в разумных командирах, ни в кнехтах и всадниках, готовых хоть с самим дьяволом сразиться. А знаешь почему?

Дебрен отрицательно покачал головой.

— Потому что мы живем в раю. В самом пупке мира.

— Мы — это кто?

— Все, кто живет среди лесов, лугов зеленых. Те, что по воду к собственному колодцу ходят, а реку или ручей в окне видят. Випланцы. Обитатели континента, богатого водой и жизнью.

— Кажется, в Ирбии с водой и зеленью туговато.

— Верно. И возможно, Бог избрал меня именно для того, чтобы я нес людям истину. Потому что как раз на моей-то родине, как нигде еще в махрусианском мире, видно, как отсутствие воды обращает прекрасную и плодородную землю в пустыню. Ни в Иллене, ни в Бооталии ты не увидишь того, что у нас жарким летом. Яйца становятся крутыми прежде, чем курица их успеет снести, а реки даже четверти нормальной воды не несут. Истинная Югония.

— Хм-м, ну да… Но какое отношение к этому имеет маг из Саддаманки?

— Ты все еще не понимаешь? Тогда скажи, с чем у тебя ассоциируется Теммо и его собачья религия? Не раздумывай, говори. Быстро.

— Ну… верблюд… сабля… гарем… солнце… на штандартах и башнях храмов… жара, пески, пустыни…

— Правильно, Дебрен, пустыни. С них и надо начать. Теммозане — дети пустыни. В них они черпают силу, свою яростную ненависть к единственно истинной вере, пренебрежение к смерти, делающее их такими страшными в бою. Мы ни разу не выиграли у них войны в песках. Ни разу. Побеждали в битвах и стычках, но в конце концов они всегда брали верх.

— Рыцари Кольца в Господней земле держались несколько веков. Еще и сегодня отдельные крепости…

— Ибо Гроб Махрусов там расположен, а Пазраиль и приморская часть Ближнего Запада все же не пустыня, и уйма народа всегда посещала те места, чтобы кольцо в священной реке Йонд омыть. Но это уже история. Сегодня никто больше не призывает людей к таким походам.

— Может, оно и лучше, что не призывает. Ты сам сказал, что наши всегда под зад получали, стоило им из лесов и лугов зеленых в пески отправиться. Я считал, что и ты…

— То, что ты читал, — выдумки поэта, который из города носа не высовывал. И знать не знает, что такое война с язычниками. А я с ними, с этими псами, три года бился. А потом по голове от Четырехрукого получил и четыре года в рабстве колесо колодезное крутил. В оазисе, в северной Югонии. Большинство моих товарищей давно скончались. Мне повезло. А колодец, представь себе, высох. И это заставило меня задуматься.

— Ты обнаружил что-то общее у североюгонского колодца с дефольским ветряком?

— Общее найти легко. И то, и другое устройство воду черпает, и у того, и у другого четыре руки. Языческие стражи говорили, что в таких скрещенных бревнах дух ихнего древнего чародея сидит, очень могущественного, и что давно, еще до того, как их Теммо начал свое учение проповедовать, чародей пообещал всю воду из земли вычерпать. Даже если она в миле под песком и камнями скрывается. А Четырехрукий маг из Саддаманки продолжает дело безумного чернокнижника. Воду у земли хочет отнять. У нашей земли. Чтобы в пустыню ее превратить и теммозанам отдать.

— Поэтому ты ветряки и уничтожаешь?

— Я знаю, что ты скажешь, — грустно улыбнулся Кипанчо. — Что здесь, мол, Дефоль, страна, страдающая не от недостатка, а от избытка воды. Верно. Но когда наконец мы, выжившие, из этого оазиса сбежали, то несколько недель, словно верблюды, через наистрашнейшую пустыню мира брели. Она Сухар называется и размерами громадна, обширнее всего Виплана, даже если к нему и Совро добавить. И посреди той пустыни знаешь что я видел? — Дебрен отрицательно покрутил головой. — Раковины, мэтр. Огромные, в камнях оттиснутые. И рыбьи кости, тоже в камень превращенные. И огромных рыб. Морских, никаких не речных или озерных. Понимаешь, что это значит?

— Догадываюсь, — проворчал чароходец и махнул рукой, отгоняя комара от покрытого следами укусов лба девочки.

— И правильно догадываешься. Море там было огромное, потому что и долины рек, некогда до моря доходивших, среди скал и холмов там до сего дня видны. Это была прекрасная страна. На скалах я видел древние рисунки многовековой, может, даже тысячелетней давности. Ты удивился бы такому разнообразию животных. Некоторые из них и по сей день в Виплане живут, но были и другие, диковинные. И ни на одном рисунке не было ни верблюда, ни псов-язычников с кривыми саблями и чалмами на головах. Вывод, Дебрен, прост. Мир лесов и лугов далеко-далеко на юг уходил. Но пришли теммозане, исповедующие божка Гала, и исчезли леса, исчезли луга. Исчезло море. Слышишь, Дебрен? Море!

— Я слышу. Но…