К общему беспокойству примешивалось и чисто женское желание: уже три месяца мы с Жаном спим отдельно; может быть, сегодня ночью он придет, хотя бы для того, чтобы попытаться уговорить меня рискнуть собой и малышкой?
К чаю Марина вышла очень красивая и спокойная, прежнюю живость и задор сменили плавность и достоинство, и я невольно ею залюбовался. Но разговор отложить было нельзя, а Ролен отказался его начинать. С трудом подбирая слова, я гладил исхудавшие пальчики в голубых жилках и пытался донести до чужой этому миру девушки понятия долга и чести.
К моему изумлению, она реагировала спокойно и даже улыбнулась чуть подкрашенными губами, и только леди Лионелль не дала ей согласиться с моими словами сразу. Но я уже видел, что моя девочка нам не откажет, и волна благодарности захлестнула мое измученное сознание. Я коснулся нежной ручки поцелуем, и Марина ушла, а Ролен и его бабушка неожиданно одновременно заговорили о том, что пробуждение ключа требует подготовки:
– Марине нужны будут силы, – категорично заявила черноглазая дама, – так что ближайшие три дня все для нее – хорошее настроение, комплименты и внимание.
Ролен сумрачно кивнул и тут же вышел, а старая драконица вцепилась в меня, как клещ, объясняя, как должно обращаться с беременной женщиной в постели. Большей частью я, конечно, пропустил ее сентенции, но кое-что интересное для себя отметил – пожалуй, стоит попробовать!
Я вышел следом за Мариной, сам взял с вешалки плащ и отворил дверь в весенний полдень. Вокруг все было мокрым, облезлым и неряшливым, но ветер пах землей, а на голых ветвях лип уже чирикали незаметные серенькие пичужки, пережившие зиму.
Виконтесса в красивом палевом плаще с мшисто-зеленой отделкой бродила по выложенной плитами аллее и незаметно потирала спину. Я встревожился и глянул драконьим зрением сквозь одежду: ничего опасного, просто тянет мышцы, хорошо бы немного размять. Но подойдя ближе, я позволил себе лишь предложить руку для опоры. Леди с благодарной улыбкой приняла помощь и, улыбнувшись, повернула свое исхудавшее лицо к солнечным лучам, и я с каким-то болезненным умилением заметил на тонкой коже легкую россыпь веснушек.
– Леди Лионелль заставляет меня гулять каждый день, а в дождь мы занимаемся танцами или исследуем портретную галерею. Теперь я знаю всех ваших родственников до восьмого колена включительно, – улыбка Марины стала лукавой, и сердце мое подпрыгнуло.
– Пройдем до конца аллеи?
– Нет, давайте свернем у тех кустов, садовник обещал, что после дождя появятся первые весенние цветы.
Мы в молчании дошли до раскисшей полянки, на которой, словно свечки, торчали хрупкие нежные соцветия на невзрачных коротких ножках. Марина присела и погладила кончиком пальца мягкие иголочки лепестков:
– Какие они нежные, – и вдруг без всякого перехода: – Ролен, это очень больно – резать палец?
– Резать палец?
– Я крови боюсь, поэтому и не вышиваю – не хочу уколоться.
– Марина, если ты не хочешь видеть, я могу тебя усыпить, но я не знаю, что будет дальше.
– А может быть что-то плохое?
Я не стал ее обманывать:
– Может. Мы не знаем, как сработает магия ключа, – говоря, я любовался Мариной и находил ее все более очаровательной.
Капюшон сполз с блестящей сетки, и солнце запуталось в плетении проволоки и золоте локонов, а миледи, выпрямившись, решительно покачала головой:
– Нет, спать не хочу, потом буду бояться засыпать, да и за себя я не боюсь, только за малышку, – ее рука вновь нежно обхватила живот привычным защищающим жестом, и она неожиданно зевнула.
Только тут я понял, что темные круги под глазами не только от тягот беременности, но и от недосыпа! Ей просто страшно! И бабуля, согревая дитя драконьим огнем, успокаивает будущую мать, дает ей опору в этом мире!
– Хорошо, если хочешь, я буду рядом и не дам тебе заснуть.
– Обещаешь? – изумрудные глаза уставились на меня с такой надеждой и затаенным страхом, что я только кивнул и прикоснулся губами к пожелтевшему от пыльцы пальчику:
– Обещаю. Пойдем в дом, миледи? Вам пора выпить горячего чаю.
В дом мы возвращались по самой длинной аллее, болтая о всяких пустяках; Марина, смеясь, рассказывала о торговцах, собиравшихся пленить юную супругу принца своими локонами и глазами, а я, вспоминая пробуждение и стук маленького сердечка над ухом, думал о том, что сделаю все, чтобы это сердечко не остановилось раньше срока.
После разговора с Роленом страх отступил, моя прогулка была своего рода прощанием – может быть, с беззаботным детством, а может быть, с той хрупкой частью меня самой, которая всего боялась и предпочитала ничего не видеть у себя под носом.
Теперь я четко знала: для Жана я такая же непреложная часть его, как дом, кинжал или меч. Надежные, крепкие и нужные, и даже любимые предметы, но ими можно пожертвовать во имя чести, долга или собственных убеждений, и хорошо, если жертва окажется не напрасной.