Драконослов (СИ)

В Архив меня сопровождала усиленная охрана — целых четыре дварфа в покрытых рунами полных латных доспехах, со щитами, при коротких копьях и с мечами на поясе. Зрелище крайне внушительное, и классический канон был вполне объяснимо нарушен: махать топором в узких пещерах не особо-то удобно, а вот ткнуть коротким копьём — очень даже сподручно. Мечи мне разглядеть не довелось, но ножны впечатлили: сантиметра четыре толщиной, пятнадцать шириной и полметра длиной, с полукруглой оковкой на конце — больше похожие на сапёрные лопатки с короткой ручкой и чуть удлинённым штыком.

С назначенным мне куратором договорились довольно быстро: я излагаю основные положения программы обучения и методологии, затем они составляют список интересующих тем и мы прорабатываем их подробно. Мой личный профессиональный опыт решили отложить на потом, вместе с описанием реалий моего мира — чтобы было понятно, откуда что вытекает, хоть я и предлагал сразу сделать краткий обзор основных моментов.

После четырёх часов разговоров мой язык свернулся в трубочку, но архивист был доволен. Меня же после обеда ждало следующее испытание: японский. С помощью колоды я мог как-то общаться с Куросакурой, но объяснить мало-мальски сложные концепции было уже затруднительно, причём самая большая проблема — что я его не понимаю, а без обратной связи толком ничему не научишь. Опять же, специфический культурный контекст: я имел некоторое представление о японских традициях и обычаях — но, во-первых, земных, и, во-вторых, исключительно поверхностное. Словом, разумнее было считать, что здесь и сейчас я всего лишь примерно представляю ширину пропасти между двумя культурами.

Донеся эту нехитрую мысль до «ученика», я решительно переквалифицировал его в учителя и теперь уже он четыре часа рисовал и озвучивал иероглифы. Нет, сначала мы честно попробовали научить его последовательно русскому, немецкому и английскому, но проблема была ровно та же, что и с Виль: уже два слова заставляли его жутко скрипеть мозгами, а три — вешали наглухо, и отсутствие абсолютной дварфийской памяти ничуть не помогало. Словом, учиться пришлось опять мне. «Начнём с колоды, потом кана, потом две тысячи кандзи, а там потихоньку и до образованного человека дотяну»[12] — сказал я ему, в ответ получив лишь очередной долгий взгляд. Кажется, я упоминал, что хотел выучить японский? Больше не хочу…

После тяжёлого трудового дня и сравнительно позднего ужина меня, как оказалось, ждал удар в спину, и от кого — от молодой жены! Пока я сидел в Архивах — она думала. Глядя, как я упорно насилую мозги японским — она решала. А после ужина твёрдо заявила, что, во-первых, не собирается сидеть дома и намерена заняться чем-то полезным, а во-вторых — ей тоже хочется со мной пообщаться и больше узнать о собственном муже. Мол, пока я был просто пациентом а потом просто другом — это было всего лишь желательно, но не критично, семья же — это другое дело. Возразить мне было нечего, да и не хотелось, так что ещё часа три я рассказывал ей о своём мире — больше отвечая на её многочисленные вопросы, перескакивая с темы на тему.

В качестве занятия я ей предложил помочь клановому врачу с приготовлением лекарств и сбором для них ингредиентов: про местную медицину я уже узнал гораздо больше, чем пожелал бы врагу, и относился к ней с большим уважением. Если же доктору помощь не нужна — можно потренироваться с оружием, раз уж на алтаре ей достался щит (на этом месте Виль поперхнулась, и сказала, что лучше попытает счастья с доктором). В самом крайнем случае можно помочь с ближайшими фермами, благо за время изгнания она успела овладеть этой премудростью, а ещё работу на ферме можно совместить со сбором трав, если доктор окажется несговорчивым.

Идея совместить два занятия — с небольшим ущербом для обоих, но большим суммарным выигрышем для клана — повергла её в очередной приступ глубокой задумчивости, чем я и воспользовался, чтобы наконец-то уснуть. Не тут-то было: стоило мне пристроиться поудобнее, как жена зашебуршилась, стаскивая с себя ночнушку.

— Виль, ты чего? Спи давай, день был тяжёлый, и завтра будет не легче. Спи, милая! — Пробормотал я, почти не просыпаясь.

— Но… Я подумала… Опять… Ну… — Она, покраснев, кивнула на мою руку, ещё минуту назад лежавшую на её крутом бедре. — Я слышала…

— А… Мне просто нравится тебя гладить. — Я пошевелил пальцами, с трудом подбирая слова сквозь сон. — Ты такая нежная, тёплая, такие округлости симпатичные. — Я изобразил рукой нечто волнообразное и Вильгельмина покраснела ещё сильнее. — Очень-очень нравится! — В подтверждение своих слов я погладил ей спину и плавно перевёл руку снова на бедро. Мне вообще нравится гладить женщин — я по натуре кинестетик, а у Вильгельмины было что погладить не только в плане объёмов: никакой дряблости или обвислости, обычно ассоциировавшихся в прошлом мире с такими габаритами, лишь та самая очаровательная женственная мягкость, скрывающая крепкие и упругие мышцы. В общем, лучшая в двух мирах замена плюшевому зайке, в обнимку с которым я спал до самой школы.