— Слушай, ты! — торговец остановился прямо перед Шеркарером. — Сказано, что сердце бога так же далеко, как центр небес. Ты легко обнаружишь, что если не будешь повиноваться, то его милость, которую ты ещё должен заслужить здесь, отдалится от тебя гораздо дальше. Я мог бы оставить тебя на съедение стервятникам, пировавшим в Напате: если ты думаешь, что солдаты истинного фараона позволили бы тебе, кто носит этот знак, — он указал на татуировку, — прожить долго, то ты просто глупец. Ты жив, потому что таков был мой выбор, и продолжаешь жить, потому что такова моя воля. И жив ты по одной причине: ты помог доставить сирруша в Напат, и ты знаешь о нём больше любого живого. Свои знания ты сообщишь нам, и хранители сирруша будут служить тебе.
Вот так Шеркарер и стал частицей храма Мардук-Бела, присоединившись к трём жрецам, которые были выбраны для ухаживаний за сиррушем. И он использовал своё новое положение, где только мог.
Храм сам по себе напоминал город, с многочисленными дворами и строениями. В самом сердце святилища располагалась молельня, богато украшенная золотом, и там были изображения Мардука и его жены Сапаратумы (вместе с меньшими по размерам статуями людей из их свиты), и на них не жалели ни золота, ни драгоценных камней. Но в эту комнату могли войти только Великий Повелитель и священники самого высочайшего ранга.
В одном из дворов обслуживающие сирруша люди устроили над бассейном частично закрывавший его навес из циновки, сплетённой из только что сорванных лиан. Там-то и разместили дракона, которого заманили во двор с помощью веточек растений. Но само существо оказалось ленивым и выказывало лишь слабый интерес к происходящему вокруг него. Шеркарер, чтобы соответствовать образу единственного специалиста в драконьих делах, часами просиживал на корточках у края бассейна, хотя его тошнило от ужасной вони этого существа, словно было крайне важно, чтобы он лично дежурил рядом с ним.
Дважды ещё он видел того молодого человека по имени Даниил, хотя больше нм так и не довелось разговаривать. Однако он узнал от рабов, сколь сильно тот ненавидит жрецов. Он так же, как и Шеркарер, стал пленником после войны, проигранной его небольшой страной на западе. Тогда по распоряжению Асфезаа, визиря, было отобрано несколько самых красивых из детей пленённых людей, которые должны были прислуживать ему. И среди них Даниил был лучшим.
Странные истории рассказывали о нём: что его бросали в логово голодных королевских львов, а те даже не прикоснулись к нему. Он бросил вызов жрецам и доказал, что не бог является ночью, чтобы завладеть своей жертвой, возложенной на алтарь, а на самом деле её уносят люди, оставившие чёткие следы в пепле, который он незаметно от всех рассыпал перед алтарём.
И теперь Небучаднеззар, Великий Повелитель, прислушивался к Даниилу и его словам о единственном Боге, в руках которого сосредоточено всё могущество. И поэтому жрецы искали способ ниспровергнуть его.
Несколько раз сам Верховный Жрец, которому во время отсутствия в этом храме-городе Повелителя принадлежала вся полнота власти, посылал своего главного писаря, чтобы тот взглянул на сирруша и в частном порядке побеседовал с его хранителями. Шеркарер не сомневался, что они разработали какой-то план, в котором определённая роль отведена дракону. Однако он теперь слишком хорошо знал, что от сирруша зависит и его собственная жизнь. Он не представлял для этих людей никакой ценности, если бы не его знания, большей частью выдуманные, относительно чудовища.
И он по-прежнему оставался пленником в этом ограниченном районе храма: рядом с воротами всегда дежурили стражники. Никто не мог войти или выйти без дощечки, на которой стояла печать Верховного Жреца.
На десятый день после прибытия Шеркарера в храм во дворе с драконом появился один из рабов, чтобы убрать с сетки над бассейном засохшую растительность и поместить на её место новую. Рядом с Шеркарером он сделал вид, что споткнулся, и упал на одно колено. Из его руки что-то выпало и подкатилось к сандалии нубийца. Когда этот человек не стал поднимать свою вещицу, Шеркарер наступил ногой на неё. После ухода раба он наклонился, словно хотел затянуть посильнее ремешок на сандалии, и схватил пальцами оброненное.
Сердце его чуть не выпрыгнуло из груди, когда он посмотрел на вещицу в ладони, однако юноша испугался, что может выдать себя. И всё-таки он торопливо оглянулся: никого поблизости не было, кроме рабов-прислуги, и лишь один надсмотрщик следил за ними.
Драгоценная вещь из прошлого, часть того, что должно было быть добычей из Напаты — лазурный скарабей, который носил имя самого Пианкхея. Зачем? Могут ли здесь, в Вавилоне, оказаться и другие нубийцы? Люди, которые слышали о Шеркарере, однако он о них не слышал? Если это так, то, наверное, они тоже рабы… и всё же они пошли на риск, пытаясь связаться с ним.
Вскоре он увидел, что тот же раб, что уронил скарабея, возвращается. И не было возможности задать ему вопрос. Мужчина сгрёб руками охапку сгнивших ветвей и, проходя мимо Шеркарера, выронил несколько веточек на землю.