Драконовы сны

Сигурд молча опустился на бревно. Засунул топор за пояс, подбросил дров в костер. Поднял с песка оставленную травником кружку и отхлебнул большой глоток. Покосился на Жугу, затем на Вильяма. Протянул руку к лютне.

— Слышь, рифмач, эта штука у тебя играет? Ты бы спел чего.

— Так люди ж спят.

— А ты негромко, чтоб не разбудить. А то нам еще до утра сидеть.

Бард настороженно покосился в темноту.

— А если подойдет кто? Не услышим.

Сигурд рассмеялся и выплеснул в огонь остатки пива. Пламя зашипело.

— Теперь-то какая разница? Если этот парень нас не обманул, никто не нападет. А если обманул, то заявится такая куча народа… В общем, не хочешь петь, так и скажи, я не из обидчивых.

Вильям насупился и потянул из-за спины свой инструмент. Подстроил колки, прошелся пальцами по струнам, взглянул на травника, на спящего мальчишку-эльфа, на остальных мореходов. Откинул кончики волос за уши, опустил глаза.

— Я спою песню, — сказал он. — Один мой друг когда-то написал ее… Мне кажется, она немного про таких, как мы сейчас.

Он тронул струны.

Мне выдоха хватит на пол-оборота

И две полетевших струны.

На пол-оборота — взглянуть на кого-то

И выйти из этой страны.

И выйти из этого мира на волю,

Туда, где ни пальцев, ни струн,

Ни черного поля, ни белого поля,

Ни жадных мерцающих лун.

Кто скажет, зачем поднялась эта песня,

За кем улетела струна?

Нет песни чудесней, и знаешь — чудесней

Всего, что она не нужна.

Пустая работа до смертного пота

Тяни эту ноту, пока

Осталось дыханья на пол-оборота.

На пол-оборота колка.

На последних словах лютня неожиданно сменила ритм, а тихий голос барда вдруг окреп и подхватил мелодию, и дальше были уже новые слова:

Погоди, погоди,

хоть немного постой!

Ты меня подожди

на дороге простой.

Гравий или песок,

то ли снег, то ли грязь…

«Подожди меня, Бог», —

говорю я, смирясь.

Мне немного не надо

и много не надо,

Я забыл все учебники

жеста и взгляда.

Я забыл все слова

и стою безъязыкий.

Лишь душа надрывается

в каменном крике.

А дорога на Запад,

все тянет дорога,

К океану жестокой

безрадостной влаги…

Погоди, погоди,

остается немного.

Погоди, так немного

осталось отваги.

Погоди, погоди!

остается немного —

Только бисер молитв

да единственный запах,

Не забытый в дороге.

Дорога, дорога,

Все на Запад дорога,

на Запад, на Запад…

Сигурд и Жуга слушали, не прерывая барда ни движением, ни словом. Несмотря на то, что Вильям пел вполголоса, Тил все-таки проснулся, приподнялся на локте и теперь тоже слушал, глядя в огонь. Бард пел песню за песней, про героев, про друзей, про забытые битвы, про то, как плохо идти одному. Царила тишина, но травник знал, что где-то там, за границей освещенного костром пространства, затаив дыханье, их слушают еще двое, и слушают очень внимательно.

Кровь души сочилась на камни…

Оставшуюся ночь все трое не сомкнули глаз и жгли костры, а наутро двинулись в дальнейший путь. Когда корабль проплывал мимо скалистого утеса, Жуга разглядел на его вершине двух человек. Один из них помахал рукой. Варяги, как они ни были встревожены событиями прошлой ночи, не заметили ничего, и только Тил, перехватив взгляд травника, на мгновенье понимающе прикрыл глаза и чуть заметно ему кивнул.

— Они дружили с нами, — сказал он. — И все еще грустят от того, что мы ушли. Ты видел шрамы на его лице? Это сын вождя.

— Я догадался.

В этот миг взгляд Тила упал на странного вида нож из черного железа с глубоко источенным лезвием, который торчал у травника за поясом.

— Где твой кинжал?

Жуга усмехнулся.

— Считай, что я его потерял.

К исходу седьмого дня после отплытия из Лондона попутный ветер утих, и моряки взялись за весла. Особой спешки, впрочем, не было — здесь проходило теплое течение, и даже если не грести, а только править, кнорр так и так сносило к северу. День выдался необычайно солнечными и ясным. Пригрело. Разбившись на три смены, мореходы неторопливо работали веслами. Корабль постепенно приближался к северной оконечности Британии.

Вильям стоял у борта кнорра, глядя вдаль. Молчал. Похоже было, что в последнее время барда снова посетило вдохновение. Он вытащил на свет свои бумаги и теперь частенько черкал в них пером, примостившись на скамейке возле мачты, где качало меньше всего. Скамейка в результате вся была в чернильных пятнах, моряки ворчали на Вильяма, но все больше в шутку, чем всерьез.

— О чем задумался? — спросил Жуга, подходя ближе.

— Да так, — рассеянно ответил тот, — пришла одна идейка. Стою вот, думаю, не удастся ли пиесу написать. Про остров, старого волшебника и его дочь. И про корабль. И чтобы буря была… Да, буря непременно! — глаза Вильяма широко раскрылись, загораясь вдохновенным огоньком. — И чтобы вызвали ее! Знаешь, забавная такая вещица может выйти — ни драма, ни комедия, а так… И то и это.

— Ты сначала старое закончи, а уж потом за новое берись.

— Тоже верно…

Бард хотел добавить еще что-то, но в этот миг послышался крик Сигурда.

— Хэй, там баскинг! — закричал рослый норвег, вставая и указывая на воду. — Глядите — баскинг!

Моряки вдруг разом побросали весла и метнулись к правому борту. Послышались смешки и шутки.

— Экая громадина!

— Греется, зараза…

— Неженка!