Драконовы сны

— Ты зря меня боишься, — сказал Телли. — Я тебе не враг.

— Я? Боюсь? — расхохотался тот. — С чего ты взял?

Сердце его, однако, стучало.

— Страх в глубине тебя, — меж тем ответил Тил. — Он ищет любую причину, чтоб вырваться. Сейчас его причина — я. Ты сам так хочешь. А я не хочу, чтобы со мной был тот, кто мне не доверяет.

— А почему это я должен тебе доверять? — опять немного резко возразил варяг. — Ты втянул всех нас в эту дурацкую историю, ты и твой дракон. Это по твоей милости мы сейчас идем неизвестно куда! Скажешь, я не прав?

— Нет. Не скажу.

Вновь воцарилась тишина.

Общаясь с Телли, Яльмар чувствовал себя довольно странно. Словами он не смог бы объяснить, в чем заключалась эта странность, но сравнения, которые порою шли ему на ум, невольно заставляли холодеть и гнали по спине мурашки. Как будто ты нанес врагу удар, а у того из раны хлещет вовсе даже и не кровь, а самая обычная вода. Или не вода, а скажем… скажем, пиво. Или ничего не льется вовсе. А враг при том не дергается, не хрипит, не бьется в смертных корчах, а спокойно улыбается и снова поднимает меч, как тролль или берсерк. Да, как берсерк, в экстазе боя позабывший, что такое боль и смерть, и с пеной на губах смеющийся в лицо врагу… Впрочем, где-то в глубине души Яльмар чувствовал, что Тил из тех противников, для которых меч — не самая страшная угроза.

Внезапно Яльмар понял что эльфенок прав. Он никогда не понимал берсерков, божественное бешенство все время обходило его стороной. Страшила непонятность, неизвестность, невозможность объяснить. «Дайте мне цель, — всегда говорил он себе, — и уж я до нее доберусь». А что же делать, если есть одно движение без цели, ожиданье без конца, игра, в которой непонятно, за кого играть и как?

И не играть уже нельзя…

— Мне кажется, ты понимаешь, — словно бы прочтя его мысли, вдруг заговорил Телли, — Тебя пугает не опасность, и не я. Тебя пугает неизвестность.

— Почему он тебе помогает? — спросил варяг. Голос его хрипел.

Тил убрал с глаз прядь волос. Взглянул варягу в глаза.

— А почему помогаешь мне ты?

— Я?

— Ты, ты. Ведь я же не тянул тебя, ты сам вызвался идти со мной.

Яльмар не нашелся, что на это ответить. Остервенело поскреб в бороде. Тил невозмутимо уселся на камень, подобрал ноги под себя. Яльмар только сейчас заметил, что мальчишка бос, и теперь не мог оторвать взгляда от его ступней. Было холодно. По-настоящему холодно.

— Ну, я не знаю… — нерешительно промямлил он, кляня себя за эту нерешительность. — Мне казалось, кто-то должен идти с вами. Потому что Жуга и этот… Я же не могу помочь больному дварфу. А идти на ферму — с этим справится и Вильям. Надеюсь, что справится.

— Ты говоришь, что по моей вине ты сделался несвободен, — сказал Тил. — Но свобода есть и бесполезность тоже. Свободный дом — ничейный дом, кто захочет, тот в нем и поселится. А ты ведь не умеешь и не хочешь быть бесполезным. Не так ли, а? Яльмар Эльдяурссон? Это ведь ваша, людская черта — помогать друзьям, а иногда и недругам за просто так.

Варяг молчал, слегка ошеломленный таким поворотом в разговоре.

— А кроме того, — безжалостно продолжил маленький эльф, — ты наверняка хотел еще и присмотреть за мной, не выкину ли я какое-нибудь коленце. — Он усмехнулся, заметив, как Яльмар закряхтел и отвел взгляд. — Хотел, хотел. Брось, Яльмар. Мир не делится только на друзей и на врагов, на черное и белое. Всегда есть сумерки, полутона и свет, который мы не видим… то есть, вы не видите. Незачем винить меня во всех бедах, ведь это очень просто — обвинить другого. Мы все упали в одну яму, и теперь нам надо сообща оттуда выбираться. Мы расстанемся, когда наступит срок, я обещаю, но сейчас я хочу сказать спасибо за то, что ты пошел со мной.

Варяг долго молчал.

— Я всегда не мог взять в толк, — проговорил он наконец, — зачем вы, эльфы в былые времена подкидывали нам на воспитание своих детей?

— А-а, — Телли, глядя в сторону, чуть склонил голову набок, как будто прислушивался к голосам внутри себя. — Да. Ты правильно задал вопрос. Мы это делали затем, чтоб научиться сострадать, чтобы уйти от холода и равнодушия. Мы тоже не любим быть бесполезными. От долгой жизни устаешь, наваливается скука. Пусть это больно, но для нас это великий дар — иметь друзей, детей… Любимых. Я слишком человек теперь, я не могу все это объяснить. Но ты, наверное, и сам все это поймешь.