– Я тебе потом объясню, – торопливо выпалил Жуга, в сумасшедшем темпе краснея то правой, то левой половиной лица. – Сейчас есть поважнее дела. Для начала, как…
– Нет, ты погоди! – Яльмар упрямо выставил в его сторону ладонь и снова повернулся к Хансену. – Так ты девчонка или парень?
Хансен устало поднял глаза к потолку.
– Ох, как же мне всё это надоело… Да мужчина я, мужчина!
– А чего ж тогда ты в юбке шлялся?
– Надо было, вот и шлялся… – проворчал тот, и вслед за этим почему-то в рифму добавил: – Чтоб никто не догадался.
Вильям прыснул, но тут же прикрылся рукой и полез в карман – не то за носовым платком, не то за бумагой и карандашом. Некоторое время Яльмар озадаченно кряхтел и скрёб в бороде, бросая на Гертруду / Кая / Хансена косые взгляды, потом развёл руками.
– Ну, Лис, с тобой не соскучишься! Как ты ещё только сам себя не обхитрил… И что у тебя за манеры – всякий раз, когда тебя ждёшь справа, так ты обязательно появишься слева!
Он повернулся к Хансену.
– Но хоть теперь-то ты не врёшь?
– Доказательств надо? – огрызнулся тот. – И что прикажешь сделать? Снять штаны или в морду тебе заехать?
Заявление Хансена насчёт варяжьей «морды» показалось травнику несколько опрометчивым, но Яльмар, кажется, вполне удовлетворился этим.
– Клянусь Одином, меня давно так ловко не обводили вокруг пальца, – пробормотал он. – Пожалуй, с тех пор, как Зерги… ну, ты помнишь, Жуга.
Он снова смерил Хансена взглядом с ног до головы. Хмыкнул.
– Нет, но надо же… А ведь я к тебе чуть было не «подъехал» как-то раз!
Вильям с Жугой переглянулись. «И этот туда же!» – читалось в глазах у обоих.
– Как хоть теперь тебя называть?
– Не всё ли равно? – устало отмахнулся тот. – Зови как звал – Хансеном. А что до того, кем я был раньше…
Он не успел договорить: дверь скрипнула на кожаных петлях, и в хижину, шатаясь и держась за стену, ввалился…
– Орге! – изумлённо вскрикнули все пятеро.
А Рик ещё вдобавок что-то пискнул.
Выглядел маленький гном ужасно. Одежда его промокла насквозь, шлем на голове был разрублен, лицо и левое плечо покрывала бурая корка запёкшейся крови. Топора при нём не было. Прежде чем хоть кто-нибудь успел шагнуть ему навстречу, колени его подломились и гном с грохотом повалился на пол.
Все повскакали с мест и бросились его поднимать. Через минуту маленького гнома уже уложили на лежак, сорвали с него куртку и закутали в одеяло: гном был холоден, как лёд. Шлем с него слетел, открыв большую рубленую рану на голове; в тепле кровь заструилась с новой силой.
– Топором саданули, – со знанием дела сказал Яльмар, поднимая с земли разрубленный почти что пополам гномовский шлем. Просунул палец в шель и подвигал его туда-сюда. – Ещё б чуток поглубже и – готовь костёр. Хотя у гномов черепушка крепкая, да и колпак хороший.
– А может быть, он просто ещё молодой, – памятуя разговор на кладбище, вдруг встрепенулся Вильям. – Ну, я хотел сказать: для гнома молодой…
– Да, крепкий народ, – рассеянно поддакнул им Жуга, осторожно трогая края раны. Пощупал гному пульс. – Человек давно бы перекинулся… Орге! – позвал он. – Орге!
– Хува тараз барук… – невидящими глазами глядя в потолок, пробормотал двараг. – Хува тараз… Кара-юзин ба хиши, Ашедук…
– Что он говорит? – засуетился Вильям. – Что он говорит?
– Замолкни, – коротко распорядился травник. Наклонился над дварагом. – Орге, что случилось? Орге, ты меня слышишь?
– Ай йя хал, Ашедук, тангар хази… Квэндум аррэ ал ап харг… Хува тараз[28]
…– По-моему, он бредит, – высказался Хансен. Обернулся. – Тил, ты хоть что-нибудь понимаешь?
– Ни слова, только имя.
– Имя-то и я разобрал…
– Так это что же, Ашедук его так приложил? – вскинулся Вильям.
– Больше ж некому.
Яльмар хмыкнул:
– Как знать…
Одно короткое мгновенье травник колебался, кусая губу, затем решительно стащил с себя рубаху и повернулся к остальным.
– Вильям, – распорядился он, – выйди, снега набери. Тил, займись огнём. Яльмар, поищи дров. Герта… то есть, чёрт, прости…
– Не трать зря слов, – перебил его Хансен, – делай, что считаешь нужным, я помогу. А вот рубашку… Взял бы запасную, что ли. Эта ж грязная, небось.
– Нету жапашной, – угрюмо бросил тот, зубами надрывая краешек подола. Сплюнул. – В мешке была. Сам виноват, пусть радуется, что хоть эта есть. Однако, – он нервно усмехнулся, – последнюю рубашку на него трачу. Хотя чёрт с ней – всё равно заплесневеет на здешних туманах.
Травник вздохнул и с треском оторвал от рубахи первую полосу.
– Кровь всё ещё течёт, – заметил Хансен, осторожно раздвигая слипшиеся гномьи волосы. – Ох, господи… Он что же, по земле башкой елозил? Ты взгляни только: пыль, грязь… Не воспалилось бы.
Травник пробежался кончиками пальцев от затылка гнома до виска и вытер руку о штаны.
– Большие сосуды не задеты. И потом, где это видано, чтобы дварагу чем-нибудь повредила земля?
– Всё равно надо шить.
– Чем? У нас даже ниток нет. Хоть из рубашки дёргай.
– У меня есть, – невозмутимо сказал вдруг Арне и протянул моток сапожной дратвы. – Это подойдёт?
Короткое мгновение Жуга таращился на мальчика, потом привалился к стене, закрыл лицо руками и тихо застонал.