Драконы

С третьей попытки мне удалось приземлиться на живот уже внутри трубы. Эхо от удара о металл сопровождалось скребущим звуком когтей. Это крысы, сказала я самой себе. Я все равно устала так, что мне уже было все равно. Все равно, что промокла и покрылась вонючей грязью. Наконец-то можно было не двигаться. Прислонившись головой к изгибу трубы, я закрыла глаза.

Я собиралась всего лишь передохнуть, но на самом деле, несмотря на обстановку, заснула. Должно быть, выдохлась до предела.

Спала я беспокойно. Во сне я увидела мальчика, который обычно сидит рядом со мной на уроках английского и очень мне нравится. Он стоял наверху, над решеткой люка, и смотрел на меня. Я покраснела, но все равно выглядела довольно хорошенькой. Вылитая Спящая красавица.

Он плюнул на меня.

Я отдернула голову и стукнулась щекой о стенку трубы. И проснулась, ощутив мерзкую вонь. Я была все там же.

Меня трясло, хотя на самом деле внизу было едва ли не жарко.

«У тебя лихорадка», — сказала я себе. Уж не заболела ли я на самом деле? Трудно было сосредоточиться. Мысли путались: то я представляла себя в собственной постели, то мне казалось, что из тьмы туннеля на меня наползает какая-то громадная когтистая тварь.

Я услышала шипение.

В ужасе я вскочила и попыталась забиться поглубже в трубу. Кроссовки скребли по металлу.

— Собек? — прошептала я.

Машинально мои губы сложились для дурацкой высокопарной молитвы.

Моего плеча коснулось что-то теплое, словно там, под чешуйчатой кожей, тлели угли. Длинный язык лизнул волосы. У аллигаторов не такие языки. И у крокодилов тоже.

Я подумала о своих порезах и ссадинах и о том, как долго скиталась по туннелю по щиколотку в грязной вонючей воде. Наверняка раны воспалились от инфекции. У меня лихорадка. Бред.

Я крепилась из последних сил, дрожа от холода и ужаса, пока надо мной проползало длинное тело, волоча за собой хвост и слегка задевая меня когтями. Но вот чудовище исчезло, и я с облегчением отключилась.

Придя в себя, я увидела слабый свет, проникавший сквозь решетку высоко наверху; решетка была расположена слишком далеко, чтобы у меня возникла хоть слабая надежда, что меня услышат, если я закричу. Изредка свет на мгновение заслонялся тенью, видимо от проходящих по улице машин.

Лицо мое лоснилось от пота, влажные волосы прилипли к коже. Должно быть, лихорадка взяла свое, пока я спала.

Сумасшествие передается по наследству. Про это все знают. Что бы ни было причиной безумных поступков моей матери, оно таилось и в моем мозгу, как плесень, ожидая только подходящего случая, чтобы пойти в бурный рост.

Таким случаем вполне могла оказаться травма.

Вот почему я предпочитаю технику. Электронику. Там все происходит предсказуемо. Если что-то ломается, поломку можно исправить.

Я лежала на груде рогожных мешков, от которых исходил приятный аромат кофе. Вокруг валялись всевозможные обломки: металлические колесики от магазинных тележек, погнутые подсвечники, покореженные микроволновки, блестящие осколки елочных игрушек, манекены с оторванными конечностями, разбитые телевизоры. При таком слабом свете видно было только то, что валялось поблизости, но я не сомневалась, что в темной глубине этого помещения скопились горы мусора.

Возле меня на бумажной тарелке лежал недоеденный рогалик. Рядом стоял металлический термос. Я отвернула крышку и понюхала. Жидкость внутри ничем не пахла. В животе у меня заурчало.

— Проснулась наконец, — раздался в темноте чей-то голос.

Я попыталась подняться и обнаружила, что лежу под рогожкой совершенно голая. Я беспокойно завертелась в поисках одежды.

Из темного угла показался мальчик, двигаясь осторожно, словно боялся напугать меня. Лицо у него было в грязных разводах, взъерошенные белокурые волосы торчали во все стороны.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он хриплым голосом и откашлялся. — Здорово тебя прихватило.

— Где моя одежда? — сердито закричала я.

Завернувшись в один из кофейных мешков, я направилась в угол потемнее.

Он поднял руки в знак мирных намерений:

— Успокойся. Ты металась в бреду и была вся исцарапана. Твоя грязная одежда прилипала к ранам. Я очистил их от гноя, так что нечего на меня кричать.

Я присмотрелась к нему повнимательнее. При таком освещении трудно было разглядеть его лицо, но, похоже, он не врал. Футболка болталась на нем, как будто он сильно похудел. Из-за этого он казался выше ростом.

— Как тебя зовут? — спросила я.

Я надеялась, что в такой темноте он не заметит, как я смущаюсь. Мне еще не доводилось представать нагишом перед мальчиком. Непривычно было ощущать собственное тело как бы со стороны, со всеми его изгибами и недостатками.

— Хэнк, — ответил он. — Я здесь торчу уже две недели. — Он как-то странно хихикнул. — Я едва не спятил. Когда я набрел на тебя в туннеле, я сначала принял тебя за мертвую. Я чуть не споткнулся о тебя.

— Две недели? — спросила я дрожащим голосом.

Он уселся на сломанный телевизор и откинул со лба грязные волосы: