Драконы грома

— Я здесь уже двадцать лет. — Он улыбнулся и махнул рукой в сторону потонувших в ночи лесистых склонов. Тихий голос его был едва слышен сквозь жестяную шумовую завесу цикад, заглушавших даже стук движка, исправно дающего свет до десяти вечера. — И давно полюбил эту не очень-то щедрую землю. Тут все дается с трудом. Ведь кругом горы, пески. Под рис используется лишь семь процентов территории. Да что там рис. Даже батат, маниоку и овощи здесь куда труднее вырастить, чем в других провинциях. Недаром раньше это был самый отсталый район. Горцы ванкиеу еще в пятьдесят пятом году ходили в одних набедренных повязках из тапы и молились духам леса. Но уже на третий год народной власти мы сумели собрать здесь второй урожай риса! Это на наших-то землях! Казалось, все было против нас: сухой ветер с Лаоса испепелял рассаду, дождевые потоки с гор вымывали плодородный слой, тайфуны гнали с моря соленую воду, и это было хуже всего, потому что рис не терпит соли. Но мы в короткий срок создали разветвленную систему ирригации, возвели дамбы против бешеных разливов реки. Мы научились накапливать воду горных ручьев и сберегать ее на случай засух. С помощью СССР построили чайную фабрику, современные электростанции, лесопильный и мукомольный заводы. Дамбу, которая протянулась от речного устья до моста на дороге № 1, строили все — от мала до велика… Теперь все это надо приводить в порядок. И конечно же, мы быстро управимся без бомбежек, без артобстрела из-за реки Бенхай. Слышите, какая тишина?

Цикады по-прежнему стригли миллионами ножниц кровельное железо, и ящерицы гекко время от времени дополняли этот концерт своим коротким чмокающим хохотом. Товарищ Минь признался, что считает дни, оставшиеся до возвращения второй жены и троих детей.

— Старшие дочери, конечно, не приедут. — Он вновь тихо и светло улыбнулся. — Одна учится в мединституте, другая работает в Ханое. У них своя жизнь… Пойдемте в дом. Я покажу вам, каким станет наш город.

Этот непроглядный, как всегда в тропиках, вечер у пограничной реки Бенхай, проведенный над планом города Хоса, которому предстоит, как сказочному фениксу, восстать из пепла, напомнил мне «Ночь поэзии» на развалинах цементного завода в Хайфоне. Так же вот неистовствовали цикады, мелкая летучая братия неслась на электрический свет, и цветочная сладость струилась в горячем и влажном воздухе. Но необозримая площадь, образовавшаяся на месте цехов и исполинских печей обжига, была заполнена молодежью. Люди стояли или сидели прямо на земле, что называется, локоть к локтю. В скрещении прожекторов, как ликующий костер победы, алела трибуна, с которой нарумяненная актриса в праздничном национальном платье декламировала под рокот однострунного дая стихи. Актрису сменил Доан Зиой — знаменитый поэт и старый партизан. Зорко щурясь в темноту, словно стараясь разглядеть в притихшей толпе друзей, он прочел знакомую всем вьетнамцам «Песнь о рубашке» и, отчаянно отмахиваясь от благодарного цоканья и аплодисментов, вытащил на трибуну мальчика — самого юного стихотворца на этом удивительном фестивале поэтов. Свои стихи читали рабочие парни с цементного и маститые, заслуженные поэты, партийные работники, члены правительства и даже бывшие монахи, сменившие тогу на солдатскую гимнастерку. Певицы столичных ансамблей и самодеятельных коллективов пели под звон и рокот народных инструментов песни о победе, о лесах и горах родной страны, о мирном труде под праздничным весенним небом. Вокруг, подобно стенам римского Колизея, зияли черные провалы стен, ажурно высвечивались из тьмы опоры несуществующих трубопроводов, пролеты кран-балок. Цементный завод — колыбель рабочего класса Вьетнама — окружал эту радостную, ликующую площадь сквозным контуром, неотвязным и беспокойным. Завода не было, и все-таки он существовал в человеческой памяти, в планах и неотложных заботах людей. Эти люди — вечно живое сердце его, — казалось, дышали в ту ночь стихами. Собственно, так оно и было. Но стихи, которые улетали во тьму с микрофона на кумачовой, засыпанной цветами трибуне, вобрали в себя нечто значительно большее, чем просто радость победы и счастье мира. Утром эти юноши и девушки будут расчищать завалы, сваривать стальные конструкции, заливать арматуру бетоном. Но для них этот будничный труд будет подобен удивительному переходу к новой прекрасной реальности, которую пока трудно даже вообразить себе во всех деталях. Проблески ее можно уловить лишь озарением сердца, интуитивно почувствовать их в стихотворных мелодиях и песенных ритмах. Это великолепно и удивительно, когда народ начинает свой созидательный труд с поэзии, ибо искусство в столь судьбоносный миг подобно разведке грядущего.