Сестра прибежала, склонилась над телом, начала делать массаж сердца, вколола что-то, но…
– Не дышит, он уже не дышит, – она расстегнула синюю уткинскую «олимпийку». Тело было чистым – без ран, без синяков, без ссадин. – Он… он мертв. Похоже на внезапную остановку сердца.
В соседней камере что-то слабо стукнуло, а потом послышался странный звук – то ли плач, то ли вой, то ли смех.
Когда и эту дверь открыли, гремя тюремными ключами, то увидели женщину на нарах. Она тряслась, заслонялась руками, сучила ногами, подтягивая колени к подбородку, сжималась в комок, словно защищаясь от чего-то невидимого или видимого лишь ей одной.
– Вызывайте следователя, – приказал дежурный по ИВС. – Звоните в отдел, информируйте: скоропостижно скончался от сердечного приступа. А этой… этой истеричке сделайте укол успокоительного.
Треснувшее зеркало разлетелось миллионом осколков.
Один – самый острый – обернулся иглой шприца в руках тюремной сестры.