Драконы осенних сумерек

О Хума! Прими его душу в объятья за гранью небес, равнодушных и гневных.

Пускай отдохнет он, уставший сражаться.

Пусть гаснущий свет его глаз потускневших за тучи тяжелого дыма умчится, коснувшись бессмертного звездного блика.

И вздохом последним душа удалится превыше вороньего жадного крика, туда, где лишь сокол вещает о смерти, в объятия Хумы, где сонмище древних, за гранью небес, равнодушных и гневных…

Голос рыцаря смолк.

Танис ощутил, как благодать Богов омывает его подобно прохладной воде, облегчая горе, унося ужас. Карамон молча плакал, стоя с ним рядом. Лунный свет играл на отточенном клинке…

Но в это время прозвучал ясный, звонкий голос:

— Остановитесь! Поднимите его и несите сюда!

Танис и Карамон разом шагнули вперед, заслоняя искалеченное тело: Золотая Луна ни за что не должна была увидеть его. Стурм, не сразу вернувшийся к реальности, в последний миг удержал руку, готовую нанести милосердный удар. Золотая Луна стояла перед ними — высокий, стройный силуэт на фоне золотого сияния храмовых дверей. Танис хотел заговорить, но ледяные пальцы мага стиснули его руку. Содрогнувшись, он высвободился.

— Повинуйтесь! — прошипел Рейстлин. — Несите его к ней!

Таниса охватила ярость от одного вида этих холодных глаз и ничего не выражавшего лица.

— Несите его, — повторил Рейстлин. — Не нам выбирать, жить ему или нет! Пусть над ним свершится воля Богов!

16. ГОРЕСТНЫЙ ВЫБОР. ВЕЛИЧАЙШИЙ ДАР

Лицо Рейстлина было бесстрастно: ни единый мускул не трепетал, выдавая его чувства — если он вообще испытывал какие-то чувства. Танис встретил его взгляд и, как всегда, ощутил, что маг видел куда больше, нежели было доступно ему самому. И внезапная волна ненависти взвилась в душе полуэльфа, изумив его самого. Ненависти — и зависти разом!

— Надо что-то делать! — резко проговорил Стурм. — Он еще жив, а драконица, чего доброго, вот-вот вернется!

— Ладно… — Танис с трудом разжал губы. — Заверните его в одеяло… Только дайте мне сперва переговорить с Золотой Луной…

И полуэльф побрел через двор. Каждый его шаг гулко отдавался в ночной тишине. Взойдя на мраморные ступени, он подошел к Золотой Луне, стоявшей у мерцавших золотом дверей. Покосившись через плечо, он увидел, как его друзья обвязывали одеялами древесные сучья, на скорую руку сооружая носилки. С крыльца храма не было видно, во что превратился Речной Ветер: лишь черное, бесформенное пятно на земле…

— Пусть его принесут сюда, Танис, — повторила Золотая Луна. Полуэльф взял ее за руку.

— Золотая Луна, — выговорил он кое-как. — Речной Ветер страшно изранен… Он умирает. Ты ничего не сможешь сделать… и даже жезл…

— Не надо, Танис, — тихо прервала его Золотая Луна.

И он растерянно замолчал, вглядываясь в ее лицо. И, к своему изумлению, обнаружил, что Золотая Луна была исполнена какого-то вдохновенного спокойствия. Она вдруг напомнила Танису моряка, долго боровшегося в утлой лодчонке со штормовым морем и наконец вошедшего в тихие воды.

— Идем в храм, друг мой, — сказала Золотая Луна. Взгляд ее прекрасных глаз заворожил полуэльфа. — Идем, и пусть Речного Ветра принесут сюда.

* * *

…Золотая Луна не слышала шума, с которым появилась драконица, не видела, как та бросилась на Речного Ветра. Оказавшись на разрушенной площади Кзак Царота, она ощутила странную силу, властно потянувшую ее к храму. Перешагивая кучи мусора, поднялась она по ступеням, не видя перед собой ничего, кроме золотых дверей, горевших в свете двух лун — серебристой и алой. В это время сзади началась какая-то суматоха и голос Речного Ветра окликнул ее:

— Золотая Луна!..

Она заколебалась, не желая бросать друзей и чувствуя приближение злой силы, готовой вырваться из колодца.

— Войди в храм, дитя, — позвал ее ласковый голос.

Золотая Луна вскинула глаза, глядя на двери… Это был голос ее матери. Песни Плача, жрицы кве-шу, умершей давным-давно, когда Золотая Луна была еще маленькой девочкой.

— Песнь Плача? — прошептала Золотая Луна. — Мама…

— Много лет миновало, и горькими были они для тебя, доченька! — Золотая Луна не столько слышала, сколько сердцем чувствовала дорогой голос. — И, боюсь, не скоро это бремя упадет с твоих плеч: ибо, если не дрогнешь, на твоем пути встанет еще худшая тьма. Знай, однако, что правда воссияет над тобою в ночи, хоть и неярок поначалу будет ее свет в безбрежной мгле. Зато без нее все погибнет безвозвратно. Войди же со мною в храм, доченька, и обретешь то, что ищешь.