Драконы погибшего солнца

– Ох, Палин, извини меня, пожалуйста! – вскричал Тассельхоф. – Я понятия не имел, что эта штука такая опасная. Честно! Я просто не знал. Мне она ни разу не делала больно!

– Уж конечно, тебе она не делала больно, ничтожный ты кендер! – Боль разрасталась внутри него, она угнездилась у самого сердца и обвила его кольцами, и теперь несчастное сердце мага билось, как птица, стиснутая кольцами удава. – Для тебя это всего лишь игрушка! А для меня это страшный яд, который несет с собой волшебные сны. Но зато, когда они кончаются, – его голос дрогнул и прервался, – пробуждение дарит мне мои проклятые кандалы и мое отчаяние, вновь бросая в горькую реальность мира.

Он сжал в ладонях инструмент, погасив сияние драгоценностей.

– Когда-то, – Палин с большим трудом выдавливал из себя слова, – я мог бы создать великолепный и мощный артефакт, не хуже этого. Когда-то, возможно, я мог бы и стать тем, кем ты меня объявил, – Магистром Ордена Белых Одежд. Передо мной расстилалось будущее, подобное тому, какое предсказал мне мой дядя. Я мог бы стать чародеем, настоящим чародеем, талантливым, могущественным, обладающим сказочной мощью. Вот я смотрю сейчас на эту вещь и вижу все это перед собой, но стоит мне глянуть в зеркало, и отражение напоминает мне, кем я стал в действительности. О, как далеки друг от друга эти два образа!

Он разжал пальцы. Глаза, залитые слезами, слепо моргали, он не видел перед собой магического устройства, но был ослеплен блеском его камней. Подмигивавшим, манящим, насмехавшимся.

– Моя магическая сила тает с каждым днем. А без магии что нам останется? Только надежда на то, что смерть лучше, чем эта унизительная жизнь!

– Палин, вам не подобает так говорить! – Голос Лораны звучал непривычно сурово. – Когда-то, перед Войной Копья, мы тоже так думали. Я помню, как Рейстлин рассказывал в таких случаях о моркови, подвешенной перед носом запряженной в телегу клячи, из-за которой несчастное животное стремится идти быстрее. Но мы все равно шли и шли вперед, пока наконец наши усилия не были вознаграждены. И мы получили награду.

– Получили, я точно помню, – быстро вмешался Тас. – Я помню, как съел ту морковку.

– Получили, и по заслугам, – горько усмехнулся Палин. – Только наградой для нас оказалась жизнь в этом расколотом мире.

Магический артефакт, покоясь в его ладонях, вызывал, как казалось Палину, боль, на самом же деле это он сам так сильно сжал его, что острые грани камней порезали кожу. Но Палин никак не мог выпустить его из рук, он жадно обнимал пальцами, словно лаская. Он предпочитал такую боль прежнему онемению.

Герард смущенно кашлянул.

– Я правильно понимаю, господин, – осторожно начал он, – что эта вещь является мощным магическим артефактом из Четвертого Века?

– Совершенно правильно.

Все ожидали, что он что-нибудь добавит, но Палин молчал. Ему страшно хотелось уйти, остаться одному, наедине со своими мыслями, которые метались сейчас у него в голове подобно тому, как мечутся по полу крысы, застигнутые ярким огнем. Одни ныряют в темные дыры, другие, извиваясь, пытаются заползти под что-нибудь, некоторые злобно таращат блестящие глазки на яркий свет. А он должен оставаться тут, выносить их глупость, их идиотские вопросы. И даже выслушивать продолжение истории Таса.

– Расскажи мне, что произошло потом, Тас, – заговорил, взяв наконец себя в руки, Палин. – Только, пожалуйста, без этих твоих мамонтов. То, о чем мы говорим сейчас, слишком важно.

– Я понимаю, – сразу посерьезнел Тас. – Я расскажу всю правду, обещаю. Это началось в тот день, когда я пришел на похороны одного очень милого кендера, с которым мы как раз накануне познакомились. У него произошла неприятная стычка с гоблином. И так получилось, что он… – Тут Тас заметил предостерегающий взгляд Палина и заторопился: – Впрочем, не будем об этом. Я расскажу вам эту историю как-нибудь в другой раз. В общем, во время этих похорон мне вдруг пришло в голову, что лишь очень немногие кендеры доживают до такого возраста, что их можно назвать старыми. А я к тому же прожил уже много дольше большинства моих знакомых кендеров и потому подумал, что, похоже, Карамон переживет меня. А мне ужасно, ужасно хотелось сделать одну вещь до того, как я умру.

Мне хотелось рассказать всем, каким отличным другом был для меня Карамон. И я, конечно, решил, что самое лучшее – рассказать об этом на его похоронах; но если Карамон переживет меня, то прийти на его похороны мне будет немножко трудно.