Драконы

Интересно, когда мы вернемся домой? Я подумал: раньше я так скучал по нашему прежнему дому возле королевского замка, где нам жилось так привольно и просто, где нас вкусно кормили, в саду росли фруктовые деревья и слуги улыбались. Теперь же, многое узнав от мачехи, я научился любить эту суровую землю. Если мне сопутствовала удача, я мог стрелой сбить утку, а камнем — зайца. Я различал травы и знал, какие годятся в пищу, а какие — на изготовление мазей и настоек для лечения болезней. Я знал несколько слов на языке огня и мог воспламенить уже обуглившееся полено. Еще я понимал шепот в стенах замка и слышал истории о тех, кто жил здесь много лет назад. В длинные темные зимние ночи я научился понимать язык снега и слышал, как падающие снежинки ведут сказания о небесах. Здесь тоже был мой дом.

Мачеха достала серебряную волшебную палочку. Мы с Мазери, взявшись за руки, стояли перед ней. Как она нас изменит? Может, сделает меня сильнее, а Мазери станет еще краше и пуще придется ко двору наших кузенов? Или одарит меня красноречием истинного дипломата, а Мазери — музыкальным даром? Или превратит наши лохмотья во что-то более приличное, чтобы не стыдно было показаться в королевских чертогах? С тех пор как мачеха забеременела, нам с Мазери никак не удавалось ни одежду уберечь от износа, ни волосы от спутывания, несмотря на все наши навыки в обращении с иглой и другие искусства.

— Оставьте же свое человеческое естество, горемычные дети мои, — шепнула мачеха и три раза стукнула меня палочкой.

Случилось нечто ужасное и странное. Во мне пробудилось что-то громадное и через желудок выглянуло горящими оранжевыми глазами. Оно захохотало, причем смех вырвался из моего горла. Потом оно выползло у меня изо рта — существо с темно-серебристой головой, блестящей и заостренной. Уж не знаю, как такое возможно, но в течение краткого мига я все еще оставался собой и глядел на этого змея, который через рот вылезал у меня из горла, и дивился тому, как мог он уместиться во мне, коль скоро был больше, чем я сам. А потом я уже смотрел другими глазами, и тело, которое в последнее время у меня росло не по дням, а по часам, растворилось в чешуе и гребне дракона.

Вот палочка мачехи трижды коснулась Мазери.

У меня перед глазами метнулась здоровенная серебристая чешуйчатая морда. От нее тянулось нечто длинное, наделенное собственной жизнью. От удивления я даже разинул рот, и — о ужас! — он раскрывался все шире и шире: я ощущал собственную пасть, которая провалом разверзлась у меня в голове и вела в глотку, растянувшуюся аж до самого хребта. Мелькал кончик моего собственного языка, который оказался длинным и черным, по-змеиному раздвоенным на конце.

В ветре я учуял целую сотню запахов: приближающийся снег, морскую соль, влажные слежавшиеся листья лесной подстилки, поднимающийся над замком дым, кровь зарезанных свиней, корица, мускус и амбровый запах мачехи. И что-то еще, какой-то маслянистый, рыбий запах. Я наклонил тяжелую голову и одним глазом взглянул перед собой. На камне билась, разевая и закрывая рот, крупная рыбина размером с человеческое дитя.

Рыба! Я был голоден, в моем нутре клокотало пламя, но что-то меня остановило. Запах сестры.

Из горла у меня вырвалось шипение.

Мачеха попятилась назад и рассмеялась:

— Ба! Перри, ты хорош. Странно все это. Вообще-то, я ожидала увидеть мышь!

В горле взревел огонь. На миг я закрыл рот, собирая пламя на языке, а потом разинул пасть, собираясь дыхнуть на мачеху.

Она выставила вперед волшебную палочку и загородилась ею от меня.

— Нет! — вскричала она. — Нет! — И снова трижды коснулась меня серебряной палочкой. — Да превратится противостояние в повиновение! Перри, теперь ты принадлежишь мне, мне! Впредь будешь выполнять мои приказания. Нельзя причинять мне вред!

Я ощутил сковавшие меня невидимые цепи, которые стальным капканом стиснули волю. Пришлось проглотить собственный огонь.

— Поручаю тебе исполнить вот что. Охраняй дерево. — Она махнула рукой вниз по направлению к побережью, где раскинул могучие ветви древний дуб. Дерево было таким старым и жило здесь так долго, что море подточило утес, на котором оно выросло; несколько корней свисали с низкого обрыва и тянулись к крохотному полумесяцу пляжа под ним. — Будешь жить здесь. Смотри, чтобы никто не смел приблизиться к дубу, и убивай каждого, кто дерзнет. Вот так, мой добрый, благородный Перри.

И мачеха потрепала меня по голове.

Как же мне хотелось обжечь ей руку! Только она не пострадала, несмотря на то что тело мое изнутри дышало жаром.

— Что касается тебя, Мазери, то и тебя я не ожидала увидеть такой. Я думала, что ты превратишься в кошечку и я смогу взять тебя домой. Но теперь ты не сможешь стать моим домашним питомцем, так что отправляйся восвояси. Перри, кинь ее в море.