– Быть может, оно и к лучшему, – сказал Ван Хельсинг, – что на нашем совещании после посещения Карфакса мы решили оставить в покое ящики, зарытые там. Если бы мы поступили иначе, то граф узнал бы о нашем намерении и без сомнения принял бы меры к тому, чтобы с другими убежищами нам это не удалось; теперь же он ничего не знает о наших планах. По всей вероятности, он не знает даже того, что мы обладаем средствами от его чар, и он не сможет ими пользоваться как прежде. Мы настолько продвинулись вперед в наших знаниях и настолько познакомились с его логовищем, что после обыска дома на Пикадилли сможем его выследить. Сегодняшний день в нашем распоряжении: сегодня наш план должен быть окончательно приведен в исполнение. Восходящее солнце осветило нашу печаль – и оно будет нас сегодня охранять. Прежде чем оно зайдет, чудовище должно быть побеждено, в кого бы оно не превратилось. Днем оно связано со своею земною оболочкой. Оно не может растаять в воздухе, не может пройти сквозь замочные скважины и щели. Если оно хочет пройти через дверь, оно должно ее открыть, как и всякий другой смертный. Итак, сегодня нам надо отыскать все его убежища и уничтожить их. Если же нам не удастся это, то мы должны загнать его в такое место, где могли бы впоследствии наверняка стереть его с лица земли.
Тут я вскочил, не будучи в состоянии сдержать себя при мысли, что пока мы даром тратим время на разговоры, проходят драгоценные минуты, от которых зависит жизнь и счастье Мины. Но Ван Хельсинг предостерегающе поднял руку и сказал:
– Нет, любезнейший Джонатан, не забывайте старой истины – тише едешь, дальше будешь. Мы все будем действовать и действовать сообща, притом с необыкновенной быстротой, когда настанет время. Граф, наверное, приобрел для себя несколько домов. Я полагаю, что ключ к тайне находится в доме на Пикадилли. Он хранит там, конечно, документы, удостоверяющие его покупки, ключи и другие вещи. У него там имеется бумага, на которой он пишет, и чековая книжка. Там у него много необходимых предметов, потому что этот дом он может посещать спокойно в любое время, не обращая на себя внимания среди огромной толпы, движущейся по улице. Мы сейчас туда отправимся и обыщем; когда же узнаем, что в нем сокрыто, тогда начнем, по выражению нашего Артура, погоню за старым хитрецом. Не так ли?
– Так пойдем же немедленно! – закричал я. – Мы даром теряем драгоценное время.
Профессор не двинулся с места и спокойно сказал:
– А каким образом вы думаете проникнуть в дом на Пикадилли?
– Все равно каким! – воскликнул я в ответ. – Если окажется нужным, то мы вломимся силой.
– А о полиции вы забыли? Где она будет и что она скажет по этому поводу?
Иллюстрации для подарочного издания 1916 года.
Художник – Эдгар Альфред Холлоуэй.
Я был поражен; но я знал, что если он откладывает наш поход, то имеет для этого веские основания. Поэтому я ответил, насколько мог, спокойно:
– Не медлите больше, чем надо. Надеюсь, вы понимаете, какие страшные мучения я испытываю.
– Да, дитя мое, я знаю: и вовсе не хочу увеличивать ваши страдания. Но надо хорошенько обдумать, что мы реально можем сделать, когда все еще на ногах. Настанет и наше время. Я долго раздумывал и решил, что простейший путь будет и самым хорошим. Мы желаем войти в дом, но у нас нет ключа, не так ли?
Я молча кивнул.
– Теперь представьте себе, что вы хозяин дома и не можете в него попасть; что бы вы сделали?
– Я бы пригласил какого-нибудь слесаря и попросил его открыть дверь.
– И неужели полиция не помешает вам?
– О нет! Если она знает, что слесарь приглашен хозяином.
– Значит, по вашему мнению, – сказал он, пристально глядя на меня, – недоразумение может быть только в том случае, если слесарь или полиция усомнится в том, имеет ли она дело с настоящим владельцем или нет. Для этого наша полиция должна быть очень старательной и способной – настолько способной, чтобы читать в сердцах людей. Нет, нет, Джонатан, вы можете пробраться в сотни пустых домов Лондона или любого другого города, и если вы поступите умно и притом будете действовать в подходящее время, то никто и не подумает помешать вам. Мы не пойдем так рано, чтобы полицейский не заподозрил нас; мы отправимся после 10 часов, когда на улицах много народа и когда все будут думать, что мы на самом деле хозяева дома.
Я вполне согласился с ним, и лицо Мины потеряло прежнее отчаянное выражение: его совет пробудил в нас надежду. Ван Хельсинг продолжал: