— Благодарю вас, бесконечно благодарю вас! Вы облегчили мне задачу. Если позволите, я дам вам прочесть одну тетрадь. Она очень длинная, но я переписала ее на пишущей машинке. Это копия дневника Джонатана за границей; там описано все, что с ним произошло. Я не скажу о ней ничего, пока вы сами не прочтете и не сделаете выводы. Затем мы снова встретимся, и вы расскажете, что вы думаете по этому поводу.
— Обещаю, — сказал он, когда я подавала ему тетрадь. — Я зайду, если позволите, завтра утром, пораньше, навестить вас и вашего мужа.
— Джонатан будет дома в половине одиннадцатого, приходите к завтраку и тогда его увидите; вы можете успеть на скорый в 3.44 и будете в Паддингтоне около восьми.
Он взял с собою бумаги и ушел, а я сижу здесь и думаю — думаю сама не знаю о чем.
6 часов.
Дорогая мадам Мина, я прочел удивительный дневник вашего мужа.
Можете спать спокойно! Как это ни страшно и ни ужасно, но все же это правда! Ручаюсь своей головой! Может быть, другим от этого хуже, но для вас и для него во всем этом нет ничего страшного. Ваш муж очень смелый человек и смею вас уверить — я хорошо знаю людей — что тот, кто может спуститься по стене, как он это проделал, да еще найти в себе мужество вторично проделать то же самое — у того потрясение не может быть продолжительным. Мозг и сердце его здоровы, за это я ручаюсь, даже не исследовав его; а потому будьте спокойны. Мне придется о многом его расспросить. Я буду рад повидаться с вами, поскольку только что узнал так много нового, что положительно не могу прийти в себя; надеюсь на свидание с вами.
Преданный вам,
6.30 вечера.
Бесконечно благодарна вам за ваше любезное письмо, столь облегчившее мне душу. Но неужели это правда, и такие ужасные вещи могут происходить на самом деле; какой ужас, если этот господин, это чудовище действительно в Лондоне! Страшно даже подумать об этом! Я только что получила телеграмму от Джонатана: он выезжает сегодня вечером в 6.25 из Лаунсестона и будет здесь в 20.18, так что сегодня вечером я уже не буду волноваться. Поэтому прошу вас прийти к нам завтра к завтраку к восьми часам, если это не слишком рано для вас; если вы торопитесь, то можете уехать в 10.30, тогда вы будете в Паддингтоне в 2.35.
Ваш преданный и благодарный друг.
Я надеялся, что мне больше нечего будет вносить в этот дневник, но ошибся.
Когда я вечером вернулся домой, у Мины был уже приготовлен ужин; после ужина она рассказала о визите Ван Хелзинка, о том, что она дала ему оба дневника, и о том, как она за меня беспокоилась. Она показала письмо доктора, в котором он говорил, что все случившееся — правда. Это сразу поставило меня на ноги. Я сомневался в реальности происшедшего, и это меня угнетало. Но теперь, когда я знаю наверное, я ничего не боюсь, даже самого графа. Он, как видно, все-таки решился приехать в Лондон, и тот, кого я видел, был несомненно он. Он теперь помолодел. Ван Хелзинку суждено сорвать с него маску и разыскать его. Мы поздно сидели и беседовали об этом. Мина одевается, а я сейчас отправляюсь в гостиницу за Ван Хелзинком.
Мне кажется, он удивился, увидев меня. Когда я вошел к нему в комнату и представился, он взял меня за плечо и, повернув к свету, сказал предварительно хорошенько меня разглядев:
— Но ведь мадам Мина сказала, что вы больны, что у вас было потрясение.