Дракула

Я дал ему честно заработанные полфунта, и тут вдруг что-то замаячило в окне. У мистера Билдера вытянулось от удивления лицо.

— Господи боже мой! — воскликнул он. — Уж не старый ли Берсерк вернулся?!

Он бросился к двери и распахнул ее. На мой взгляд, это было совершенно излишне: дикие звери мне всегда нравились больше в клетке. Пожалуй, личный опыт общения скорее усилил это убеждение.

Понимаю, это дело привычки: Билдер и его жена испугались волка не более, чем я обычной дворняги. Зверь был мирным и вел себя образцово, как прародитель всех сказочных волков из сказок, который, переодевшись бабушкой, завоевывал доверие Красной Шапочки.

Вся эта сцена представляла собою неописуемую смесь комедии и драмы: злой хищник, вот уже почти сутки терроризировавший Лондон и заставлявший детей дрожать от страха, стоял перед нами, словно кающийся грешник, и его приняли и приласкали, как блудного сына.

Старый Билдер с нежной заботливостью осмотрел его и сказал:

— Ну вот, так и знал, что старина попадет в историю. Я же говорил! Смотрите, у него вся голова в порезах и полна осколков стекла. Подлезал под какую-то чертову стену! Просто безобразие, что люди обкладывают стены своих оград битым стеклом. Вот к чему это приводит. Иди сюда, Берсерк.

Он отвел волка в клетку, пожаловал ему огромный кусок мяса и пошел сообщить в дирекцию.

А я отправился в газету — готовить единственный в сегодняшней прессе материал о странном побеге из зоосада.

Дневник доктора Сьюворда

17 сентября. После обеда занялся приведением в порядок своих приходно-расходных книг — за последние дни совершенно запустил их. Вдруг дверь распахнулась и вбежал Ренфилд с искаженным от гнева лицом. Я опешил — небывалый случай, чтобы больной сам, без сопровождения, явился в кабинет к лечащему врачу. В руке он сжимал столовый нож. Я постарался держаться так, чтобы между нами был стол. Однако он оказался более ловким и сильным, чем я ожидал, и ухитрился довольно серьезно порезать мне левое запястье. Прежде чем безумец успел ударить вновь, я пустил в ход правую руку — и он растянулся на полу. Кровь так сильно хлынула из раненого запястья, что на ковре образовалась лужица.

Видя, что Ренфилд более не склонен к атаке, я принялся перевязывать руку, не упуская, однако, из виду распростертую на полу фигуру. Прибежавшие служители, бросились к нему, и тут мы увидели, чем он занимается, — нас просто замутило: больной лежал на животе и, как собака, вылизывал кровь, вытекшую из моей раны. Справиться с ним, к моему удивлению, оказалось нетрудно; он совершенно спокойно поплелся за служителями и лишь без конца повторял:

— Кровь — это жизнь, кровь — это жизнь…[98]

Нет терять сейчас кровь мне нельзя: и так уже отдал достаточно и чувствую себя неважно — видимо, сказывается еще длительное напряжение, вызванное болезнью Люси. Сплошны нервы, предельная усталость, хочется покоя, покоя, покоя. Хорошо хоть Ван Хелсинг не вызвал меня сегодня, и я смогу выспаться — иначе просто пропал бы.

Телеграмма от профессора Ван Хелсинга из Антверпена — доктору Сьюворду в Карфакс (поскольку графство не было указано, доставлена на сутки позже)

17 сентября. Непременно будьте к вечеру в Хиллингеме. Если не сможете дежурить все время, регулярно наведывайтесь, следите, чтобы цветы были на месте, это очень важно. Не подведите. Присоединюсь к вам сразу по приезде.

Дневник доктора Сьюворда

18 сентября. Ближайшим поездом выехал в Лондон. Телеграмма Ван Хелсинга привела меня в смятение. Потеряна целая ночь, а я по горькому опыту знаю, что может произойти за ночь. Конечно, вполне возможно, ничего не случилось. А если случилось? Несомненно, злой рок тяготеет над нами, все время какая-нибудь случайность расстраивает наши планы; возьму с собой валик — закончу эту запись на фонографе у Люси.

Записка, оставленная Люси Вестенра

17 сентября, ночь. Оставляю листки на виду, чтобы ни у кого не было из-за меня неприятностей. Это запись того, что случилось этой ночью. Чувствую, что умираю от слабости, едва хватает сил, чтобы писать, но это необходимо, даже если я от этого умру.

Легла спать, как обычно, предварительно проследив, чтобы цветы лежали там, куда велел положить их доктор Ван Хелсинг, и вскоре заснула.

Разбудило меня хорошо знакомое хлопанье крыльев в окне, начавшееся после того, как я во сне ходила на утес в Уитби, а Мина выручила меня. Я не испугалась, но, конечно, жаль, что доктора Сьюворда нет в соседней комнате и я не могу позвать его — профессор Ван Хелсинг обещал, что он будет. Попыталась заснуть, но не смогла. Тут ко мне вернулась прежняя боязнь кошмарных снов, и я решила бодрствовать. Как назло, меня начал одолевать сон. Мне стало страшно одной, я открыла дверь и крикнула:

— Есть кто-нибудь?