Дракула

Один шаг, и Гарри поднят на воздух. Он чувствует, как посеребренные прутья решетки опаляют волоски у него на шее, и видит лишь белое лицо Графа.

— Скажи мне, малыш, как такое ничтожество оказалось среди моих детей?

В первые дни после ареста Гарри надавал себе много клятв и обещаний. После того, что случилось в бараке А, он их повторил. Перед реальностью Графа все они тают, как лед на солнце. Красные глаза вытягивают из него слова правды. Он бормочет о том, как падал сквозь ночь в Югославии. Он вспоминает, как едва не умер и как его спасли.

В 1943 году Гарри Меррику было двадцать три года. В частях особого назначения ВВС он был лейтенантом, специалистом-подрывником. Его отправили за линию фронта, чтобы высадиться в тылу врага, но маленький самолет заметили с земли и поприветствовали ураганным огнем из пулеметов. Случайная пуля перебила топливную трубу. Пилот погиб, Гарри был ранен. Он выпрыгнул из самолета и тут обнаружил, что пуля, раздробившая его левое колено, заодно пробила парашют. Гарри пронесся сквозь ледяную ночь и рухнул на верхушки елей, а с них в сугроб, весь истерзанный, истекающий кровью, при смерти.

Тогда пришли они. Красивые, сильные люди, быстрые и смелые, как волки. Они перебили патруль из сербов, искавший Гарри на горном склоне, они подобрали его и принесли к себе в пещеру. Какая-то девушка полоснула себя по запястью, и он выпил ее крови, едва соображая, что делает. Ему казалось, это его невеста, Катарина. Он умер и воскрес.

— Дети ночи, — поддакивает гном в халате. — Видишь, хозяин? Видишь?

— Не перебивай, болван. Ну же, малыш. Что с ними стало?

Они звались детьми ночи. Они пришли из Румынии, так они сказали, из места под названием перевал Борго. Им пришлось бежать от погромов шестьдесят лет назад, и теперь они сражались с фашистами, потому что тысячи их братьев и сестер из людей погибли в лагерях смерти. Они были вампирами, но также и цыганами. Ева, спасшая Гарри, сказала, что две крови, цыганская и та, которую они унаследовали от своего темного отца, смешались в них и дали двойную силу. Ей было за сотню, но из-за тонких девичьих черт и водопада черных волос казалось, что восемнадцать. Она была легкой, как ветер, и на бегу звала волков окрестных гор. На железном прикладе ее «Штурмгевера-44» было сорок насечек, по числу убитых немцев.

После своего воскрешения Гарри сражался бок о бок с Евой и ее отрядом. Цыгане предпочитали тактику точечных ударов и засад. Гарри умел блокировать дороги минимумом взрывчатки. Они убивали без всякой жалости, но не пили кровь врагов, сажали на кол трупы и раненых в знак мести. Они кормились вместе с волками, загоняя оленей и кабанов, боролись с ними зубами и ногтями, пили горячую кровь, но не убивали. То была хорошая, чистая жизнь. Их было восемь: Ева, Мария, Иллеана, Йон и Меньшой Йон, которого еще звали Саву, Мирча, Виорел и самый старший из всех, хотя выглядел он ровесником Евы, — спокойный сероглазый Петру, умевший превращаться в волка. Их всех убили. Один Гарри уцелел.

Это случилось в последние дни войны. Стояла жара, и короткие летние ночи стесняли их действия. По дорогам к северу шли и шли машины. В воздухе пахло победой: на юге каждую ночь сверкало и грохотало, это союзные самолеты сбрасывали бомбы на головы отступающим фашистам.

Днем, когда дети ночи спали, пришли крестьяне. Их было двадцать или тридцать, этих хорватов, бывших союзников, отчаянно испуганных, в драной форме всех видов, вооруженных чем попало, вплоть до кос и вил. Один приволок древний мушкет. Но у большинства были винтовки и серебряные пули. Они знали, с кем имели дело. Гарри спал в дальнем конце пещеры, ему, как новорожденному, труднее всего было выдерживать солнечный свет. Когда люди с криками хлынули внутрь, серебряная пуля пробила ему бок. Вне себя от боли, он рванул сквозь строй нападавших, помчался сквозь обжигающий воздух и бросился с утеса, перестав катиться только в кустах в тени елей, которые росли прямо на камнях.

Через три дня его кости срослись (рана в боку не заживала и сочилась чем-то вязким и черным), и тогда он вскарабкался на утес и нашел там почерневшие тела, вздернутые на колы. Голов не было. Казалось, трупы побывали в плавильной печи, солнце выжгло их до кости. Ева, Мария, Иллеана, Йон и Меньшой Йон, которого еще звали Саву, Мирча, Виорел, спокойный сероглазый Петру. Узнать их было невозможно.

— Они были сильными, — говорит Граф. — Мои дети. Какую музыку они устраивали в горах!

— Слушай хозяина, — велит Гарри коротышка. Его язык черного цвета и слишком длинный, левая рука иссохла, пальцы срослись вроде клешни. Граф дает ему оплеуху, и тот взбегает на стену, чтобы увернуться. — Хозяин — великий человек, а со мной станет еще более великим.

— Мои дети были прекрасны, — говорит Граф. — Мои невесты были ламии, перед которыми не устоял бы самый верный христианин, перед детьми ночи никто не мог устоять. Даже английская роза, которую я сорвал, была прекрасна, хотя и холодна. А теперь моя кровь производит только бесплодных уродцев. Но скоро все вернется на круги своя.