Дракула

Гарри спрашивает ее, что случилось, но она только плюет ему кровью в лицо. Неподалеку шевелится Ломаке. Он стонет, он потерял свои толстые очки. Халат пропитан кровью.

— Христос Спаситель, — говорит он. — Христос Спаситель, убейте меня.

— Где принц Маршалл?

— Вы же мой отец, — задыхается Ломаке. Черная кровь вскипает у него на губах. Ноги елозят по колу. Руки связаны за спиной. — Имейте сострадание.

— Скольких вы превратили? Сколько сбежало?

— Вчера. Мы с ними дрались во дворце. Прошу вас. — Он качается и визжит от боли. — Пожалуйста, я не могу слезть!

— Да, это трудно. Где Граф?

— Прячется от ваших детей. Наверху. — Красные глаза Ломакса таращатся на готический дворец.

— Вы мне говорили, что люди ничтожны, потому что мы — совершенные наследники полного генома. Я думаю, вы ошибались, Ломаке, и ваш хозяин тоже. В какой-то момент истории человечество вырвалось из состояния зверства, но в нас оно вернулось и стерло все, что делает людей людьми. Жажда делает нас слабее, а не сильнее. Хороший человек мне это сейчас доказал.

Но Ломаке едва ли слышит его.

— Прошу, прошу… — шепчет он. — Отец, прости меня…

Гарри милосерден. Он дергает Ломакса за ноги так, что острый конец кола вонзается в сердце горбатого маленького вампира. Ломаке извергает фонтан крови, и она превращается в пыль, не успев растечься по земле.

Площадь за парком до странности тиха, но Гарри знает, что за ним наблюдают. Он расправляет плечи и, насвистывая «Лили Марлен», проходит мимо пустующего пьедестала в центре кольцевой развязки; пятнадцатью годами ранее, когда страна еще была колонией, на нем стояла каменная королева Виктория.

В ветвях огромных раскидистых деревьев по обе стороны от железных ворот висят существа размером с человека. Они планируют на землю, когда Гарри проходит мимо, и он слышит щелчок автомата, поставленного на взвод, но, не оборачиваясь, шагает по гравию дворцовой дорожки. Мерный бронированный «мерседес» президента на сдутых шинах стоит перед лестницей в главное здание — двери настежь, корпус и стекла разбиты очередями. Гарри ставит ногу на ступеньку, и тогда на него набрасываются, подхватывают и несут.

Гарри не сопротивляется, его волокут сквозь анфиладу залов к кабинету президента. Во дворце темно, как и в городе, но в свете луны он видит трупы. Большинство из них человеческие, с разорванным горлом или без головы.

Кабинет, знакомый по телеобращениям его хозяина, заполнен живыми мертвецами и отвратительным запахом горячих нездоровых тел. В витых подсвечниках из золота и железа горят свечи, лаковые панели резных бюро залиты расплавленным воском. Лица, похожие на мерзкие маски зверей, поворачиваются к Гарри, когда его вталкивают в двустворчатую дверь. Глядя вокруг со смешанным чувством ужаса и восторга, он понимает, что все они — плоды экспериментов Ломакса с его кровью. Почти у каждого — пегая, в мертвенно-белых пятнах кожа; у одного — частокол зубов в таком широком рту, что челюсть падает на грудь; другая, в грязном подвенечном платье, обросла хрящом вокруг лица, гигантские уши свисают чуть ли не до пола; у этого от головы остался один хобот муравьеда с рядами зубов, с которых сочится зеленая пакость. Всего несколько дней прошло с момента их превращения, но все, даже относительно человекообразные, уже начали разлагаться: влажные язвы, опухоли, мягкая кожа, как на перезрелых манго. В воздухе запах гангрены, ковры разбухли от крови.

Вся нежить уставилась на Гарри, но он смотрит только на двоих, сидящих напротив друг друга по обе стороны сверкающей равнины тисового стола.

Человек в одних только штанах с лампасами прикован наручниками к стулу. Его черная кожа блестит от пота, грудь и спина в ссадинах и синяках, голова повисла. Он тяжело дышит.

По другую сторону в мягком черном кресле развалился предводитель нежити. Его лицо превратилось в волчью морду, но Гарри узнает в нем по остаткам ритуальных шрамов на впалых щеках и по знаменитому красному берету принца Маршалла. Глава повстанцев намотал на шею связку «лимонок», как шарф. Он усмехается, щелкает красным языком и пальцем манит к себе Гарри. Женщина в камуфляжных брюках и мехом на голой груди промокает ему лоб платочком.

Живые мертвецы бормочут и расступаются перед Гарри. Один, чьи руки и ноги превратились в ласты, скользит к нему и изображает поклон. Среди них — один нормальный человек в куртке-сафари с раздутыми карманами. Это не кто иной, как французский журналист Рене Санте. Его бледное лицо застыло от ужаса. На плече у него видеокамера размером с небольшой чемодан, и он вытягивает шею, чтобы убедиться в реальности Гарри:

— Мон дьё, Гарри, ты что здесь делаешь?

— Ты, я гляжу, весь в трудах, — отвечает Гарри. — На сколько, думаешь, это потянет?

— Они убили всех CBS! — Санте чуть не плачет. — Они меня оставили только, чтобы я об этом написал.

— Для истории, — говорит лидер повстанцев. Его глубокий мягкий голос доносится сквозь щебет и рык остальных. — Мы покажем всему миру, что этот предатель сделал со страной. Снимай, французик. Я тебя отпущу, обещаю, но только если мне понравится.