Дракула

В порядке «далековатой» компаративистской параллели уместно напомнить, что академик А. И. Веселовский — знаток и переводчик текстов Боккаччо — преодолевал сходные трудности («Декамерон», день VII, новелла 8): словосочетание «крайне злохитростная» (превосходная степень!) он счел единственно подходящим эквивалентом непереводимого итальянского прилагательного «maliziosa»,[4] восходящего к латинскому «malignus» (ср. также во французском, английском и др.), — слову, которое до сих пор не подлежит переводу на «пословном» уровне.

Симптоматично, что Брэм Стокер использует слово «malice» для описания Дракулы и его последователей и что переводчики испытывают здесь непреодолимые затруднения. Так, в главе IV Гаркер, обнаружив Дракулу в гробу, видит его «вздутое, окровавленное, злорадное (with a grin of malice) лицо», а в главе XVI, столкнувшись с вампирессой Люси Вестенра, ее бывший возлюбленный признается: «Никогда в жизни мне не приходилось видеть такого исполненного инфернальной злобы лица (never did I see such baffled malice on a face). Надеюсь, никто из смертных больше не увидит ничего подобного. Нежные краски превратились в багрово-синие, глаза метали искры дьявольского пламени, брови изогнулись, будто змеи Медузы Горгоны, а когда-то очаровательный рот, измазанный кровью, напоминал зияющий квадрат, как на греческих и японских масках».

Отсюда соблазнительно гипотетически предположить, что и русский книжник XV в., прибегая к неологизму «зломудрый», так же стремился перевести слово «malignus» (ср. румынское прилагательное «malitios»). Контекстуальные реализации этого рокового слова подразумевают компоненты значения, которые принципиально важны для реконструкции представлений о Дракуле его современников. А именно, лукавый, способный на злые выходки, затем — дьявольский, сатанинский (см. «злой дух», т. е. собственно «Диаволъ») и, наконец, колкий, остроумный.[5] И в самом деле, рассказы о жизни Дракулы изобилуют исполненными черного юмора анекдотами — его жестокими деяниями и мрачно-ироническими афоризмами, т. е. эпитет «зломудръ» — если считать его переводом — эмбрионально содержит в себе основные идеи и композицию русского «Сказания о Дракуле».

Юмор в Средние века находился под подозрением. Книжники имели обыкновение напоминать, что Христос никогда не смеялся. Следовательно, смех — атрибут и символ понятно чей. Так что образ Дракулы выстроен вполне логично. Кстати, отвлекаясь от богословской аргументации, смех действительно излучает некую таинственную двусмысленность. Ведь смеясь, человек не контролирует себя, словно бы превращаясь в одержимого. Забавно, что самый «раздумчивый» из героев Стокера — профессор Ван Хелсинг — излагает в романе продуманную философию смеха. «Смех, который стучит в твою дверь и спрашивает: „Можно войти?“ — не подлинный смех. Нет! Истинный Смех — король и приходит туда и тогда, куда и когда ему вздумается. Он не выбирает удобное время, а лишь сообщает: „Я здесь“».

Возвращаясь же к валашскому острослову-чернокнижнику, стоит обратить внимание на то, что многие дракулические предания повествуют о кладах, спрятанных воеводой. У современного читателя подобные эпизоды хрестоматийно вызывают в памяти ассоциации с пиратами и разбойниками. Но согласно фольклорным представлениям, искусство устраивать клады свидетельствует о колдовской природе разбойников, которые «используют волшебные предметы, едят человеческое мясо, умеют превращаться в зверей и птиц, им ведомы „запретные слова“, которым повинуются люди, животные и предметы… Фольклорные грабители не только умеют грабить, они знают, как хранить награбленное. Такое знание доступно не всякому смертному и, судя по фольклорным текстам, есть знание вполне волшебное».[6]«По народному поверью, — поясняет В. И. Даль слово „клад“, — клады кладутся с зароком и даются тому только, кто исполнит зарок». С «демонической» точки зрения достойно внимания, что, согласно румынским преданиям, одной из причин «неупокоенности» мертвеца бывают спрятанные им при жизни сокровища.[7]

Клад не эквивалент Сбербанка, а ценность золотых монет и украшений определяется не только их рыночной стоимостью. В древнейших мифах золото гарантирует долголетие и бессмертие. В русском «Сказании» все прямо названо своими именами: жестокий властитель приказал умелым мастерам изготовить специальные бочки, сложить туда золото и опустить на дно реки, после чего «мастеров тех приказал посечь, чтобы никто не уведал соделанного им окаянства, только его тезка дьявол». Автор как бы расшифровывает предание, подчеркивая, что валашский господарь не просто тезка дьяволу, но и действует словно колдун.