Дракула

Если бы я не вмешался вовремя, Ренфилд наверняка бы убил этого несчастного. Его товарищ ударил Ренфилда по голове тяжелым кнутовищем. Удар был сильным, но наш сумасшедший как будто ничего не почувствовал. Он дрался с нами тремя, раскидывая нас, как котят. А вы знаете, я не из легковесов; да и те двое тоже крепкие парни. Сначала Ренфилд дрался молча, но, когда наша взяла и служители начали надевать на него смирительную рубашку, закричал: «Я расстрою их гнусные планы! Они не смеют меня грабить! Постепенно убивать меня! Я буду биться за своего Господина и Хозяина!» — и прочий бред. С большим трудом его вернули домой и водворили в обитую войлоком палату. Один из служителей, Гарди, сломал себе в драке палец, но я наложил ему повязку, и теперь все уже в порядке.

Грузчики сначала громко требовали возмещения ущерба и грозили наслать на нас все кары закона. Но к их угрозам примешивалась некоторая неловкость оттого, что они потерпели поражение в стычке с жалким сумасшедшим. Они говорили, что если б не устали при погрузке тяжелых ящиков, то разделались бы с ним в два счета. В качестве другой причины поражения выдвигалась ужасная жажда, возникшая у них вследствие их пыльной работы, и достойная порицания удаленность соответствующих заведений. Я понял, к чему они клонят, и после доброго стакана вина, а потом еще одного, да получив в придачу по фунту, они уже клялись, что ради знакомства с таким «замечательным парнем», как Ваш покорный слуга, готовы встретиться и с другими сумасшедшими. Я на всякий случай записал их имена и адреса: Джек Смоллет, дома Дадиштона, Кинг-Джорджес-роуд, Грейт-Уолворт, и Томас Спеллинг, дома Питера Фарли, Гайд-Корт, Бетнел-Грин. Оба работают у «Харриса и сыновей», занимающихся перевозкой, их адрес: Орендж-Мастерс-Ярд, Сохо.

Я напишу Вам, если произойдет что-то, заслуживающее внимания, и телеграфирую в случае крайней необходимости.

Располагайте мною, дорогой сэр.

Искренне ваш

Патрик Хеннесси

Письмо Мины Гаркер — Люси Вестенра (не распечатано адресатом)

18 сентября

Моя дорогая Люси!

Нас постиг удар — внезапно умер мистер Хокинс. Могут подумать, не такое уж большое горе для нас, но мы очень любили его и как будто потеряли отца. Я не помню своих родителей, и смерть милого мистера Хокинса для меня настоящий удар. Джонатан сильно сокрушается. Он переживает, глубоко переживает, и не только потому, что этот милый, добрый человек всю жизнь помогал ему, а в последнее время заботился о нем, как о родном сыне, оставив ему состояние, которое для скромных людей, вроде нас, просто богатство, мы даже мечтать не могли о нем.

Джонатан нервничает и из-за свалившейся на его плечи ответственности. Он сомневается в себе. Я стараюсь подбодрить его, и моя вера поддерживает его веру в себя. Потрясение, которое он недавно перенес, привело его к утрате веры в свои силы. Невыносимо сознавать, что благородная, волевая натура Джонатана, которая позволила ему за несколько лет из простого клерка стать знатоком своего дела, оказалась так надломлена. Прости, дорогая, что докучаю тебе своими горестями в эти счастливые для тебя дни. Но, Люси, я должна быть неизменно мужественной и веселой при Джонатане, это большое напряжение для меня, а душу отвести мне здесь не с кем.

Послезавтра нам придется поехать в Лондон с печальной миссией — в завещании мистера Хокинса сказано, что он хотел быть похороненным около своего отца. У него нет никаких родственников, Джонатан самый близкий ему человек, и все хлопоты по похоронам — на нем. Я постараюсь забежать к вам, дорогая, хоть на несколько минут. Прости, что потревожила тебя. Да благословит тебя Бог!

Любящая тебя

Мина Гаркер

Дневник доктора Сьюворда

20 сентября. Только сила воли и привычка могут заставить меня сегодня делать записи в дневнике. Я слишком подавлен и печален, так устал от этого мира и самой жизни, что не испытал бы никаких сожалений, если б сию минуту услышал шум крыльев ангела смерти. Впрочем, в последнее время веяние его зловещих крыл ощущалось совсем близко — мать Люси, отец Артура, а теперь… Продолжу-ка лучше свои записи.

В условленный час я сменил Ван Хелсинга, дежурившего около Люси. Артур сначала отказывался пойти отдохнуть и согласился лишь после того, как я сказал, что его помощь потребуется днем и Люси будет только хуже, если все мы будем валиться с ног. Ван Хелсинг очень внимателен к нему.

— Пойдемте со мной, друг мой, — сказал он. — Вы устали, ослабли, слишком много переживаний, страдания, боли. Вам лучше не быть одному, одиночество — это страхи, тревоги. Пойдемте в гостиную, там большой камин, два дивана. Вы ляжете на одном, я на другом, наше сочувствие, симпатия друг к другу поддержат нас, даже если мы будем молчать или заснем.

Перед уходом Артур пристально посмотрел на бледное, белее батиста, лицо своей невесты — в его взгляде смешались любовь и отчаяние.