Лорд Годалминг насупился и мрачно зашагал по комнате. Затем, постепенно замедляя шаги, он остановился и, обращаясь к каждому из нас по очереди, сказал:
– Квинси рассуждает совершенно правильно. Взлом помещения – вещь слишком серьезная. Один раз все сошло великолепно, но в данном случае куда трудней, разве только мы найдем ключи от дома у графа.
Так как до утра мы ничего не могли предпринять и приходилось ждать письма от Митчела, мы решили устроить передышку до завтрака. Мы довольно долго сидели, курили, обсуждая проблему со всех сторон, и наконец разошлись. Я воспользовался случаем и записал все в дневнике. Теперь мне страшно хочется спать. Пойду лягу в кровать.
Еще несколько строк. Мина крепко спит, ровно дыша. Ее лоб слегка нахмурен, будто и во сне мысли не отпускают ее. Она немного бледна, но не выглядит уже такой изможденной, как сегодня утром. Завтрашний день все изменит, ей будет лучше дома, в Эксетере. Но как же я хочу спать!
Дневник д-ра Сьюарда
Ренфилд меня опять беспокоит; его настроения так быстро меняются, что его положительно трудно понять. Не знаю даже, как это объяснить, и чувствую огромный интерес. Когда я вошел к нему сегодня утром, после того как он не принял Ван Хелсинга, у него был такой вид, точно он повелевал судьбами мира; и он действительно повелевал судьбами, но очень своеобразно. Его определенно не интересовало ничего на свете; он пребывал точно в тумане и глядел свысока на слабости и желания смертных. Я решил воспользоваться случаем и кое-что разузнать, а потому спросил:
– Как в этот раз насчет мух?
Он улыбнулся с чувством превосходства – улыбкой Мальволио[125]
– и ответил:– У мух, любезный сэр, есть одна удивительная черта: в их крылышках заключена огромная духовная сила. Древние были правы, когда изображали душу в виде бабочки[126]
!Мне захотелось, чтобы он развил аналогию, и я сказал быстро:
– А, значит, вы охотитесь за душой?
Его безумие победило рассудок, на лице отразилась озадаченность, потом с решительностью, которую я редко в нем замечал, он сказал:
– Нет-нет, мне не нужна душа. Жизнь – вот все, что мне нужно. – Тут лицо его просветлело. – В данный момент мне это совершенно безразлично. У меня есть все необходимое. Вам следовало бы подыскать другого пациента, если вы вознамерились изучать зоофагию.
Это меня слегка удивило. Я опять подступил к нему:
– Значит, вы имеете власть над жизнью, верно? Вы чувствуете себя Богом?
Он улыбнулся с явным превосходством:
– О нет, я далек от мысли равняться с Богом. Я даже не задумываюсь о духовных деяниях. Если говорить о моем образе мыслей, я определил бы его как земное воплощение духовного состояния Еноха[127]
.Это оказалось для меня слишком трудным, я не смог сразу вспомнить соответствующее место о Енохе. Поэтому пришлось задать вопрос, хотя я и понимал, что теряю в глазах этого безумца.
– Почему – Енох?
– Потому что он ходил по земле вместе с Богом.
Я не понял аналогии, но не захотел признаваться в этом и вернулся к его прежним словам:
– Значит, вы не думаете о жизни и не покушаетесь на души. Но разве это так?
Я задал вопрос быстро и решительно, полагая застать его врасплох. И преуспел: он мгновенно вернулся к своей подобострастной манере, низко склонился передо мной и заискивающе ответил:
– Конечно, мне не нужны души, нет! Как бы я ими пользовался, что бы с ними делал? Я ведь не могу их съесть или… – Он вдруг остановился, и обычное лукавое выражение мелькнуло на его лице, будто рябь прошла по воде. – А что касается жизни, доктор, то что это такое, в конце концов? Когда у вас появляется все, что вам угодно, и больше желать становится нечего, наступает конец. А у меня есть друзья, хорошие друзья, вроде вас, д-р Сьюард, – это было произнесено с непередаваемым лукавством, – и я знаю, у меня всегда будет то, что необходимо для жизни.
Полагаю, сквозь туман своего безумия он видел мое неприятие его идей и использовал единственный выход для людей его типа – замкнулся в полном молчании. Я понял, что пытаться продолжить с ним разговор бесполезно. Он обиженно надулся, и я предпочел покинуть его.
Позднее днем он сам прислал за мной. В иной раз я бы ни за что не пошел без особого повода, но сейчас он был так мне интересен, что я с удовольствием откликнулся. Кроме того, я рад, это поможет убить время. Харкера нет в доме, он занят своим расследованием; так же лорд Годалминг и Квинси; Ван Хелсинг сидит в моем кабинете, погруженный в записи, сделанные Харкером: кажется, он считает, что если изучит мельчайшие детали, то найдет разгадку тайны. И он не любит, когда его отрывают от работы по пустякам. Я мог бы взять его с собой к больному, но он вряд ли ищет повторной встречи после неудачи с Ренфилдом. Была и еще одна причина: Ренфилд мог и не захотеть говорить откровенно в присутствии третьего лица.
Когда я вошел, он сидел на табурете посреди комнаты в той позе, которая у него означала крайнее умственное напряжение. Он немедленно задал вопрос, который, казалось, сильно его мучил:
– Так что же души?