Интерес Мины к нашему делу все возрастал, и я с радостью видел, что благодаря этому она на время забыла свое ужасное ночное приключение. Она была бледна, мертвенно-бледна, и притом так худа, что почти не видно было ее губ, поэтому виднелись зубы. Я ничего не сказал ей об этом, боясь огорчить, но вздрагивал от страха при мысли о том, что произошло с бедной Люси, когда граф высосал ее кровь. Хотя пока еще незаметно было, чтобы зубы стали острее, но ведь все случилось совсем недавно, и можно было опасаться самого худшего.
Когда мы стали подробно обсуждать порядок выполнения нашего плана и решать, как расставить наши силы, возникли новые сомнения. В конце концов было решено перед отправлением на Пиккадилли разрушить ближайшее логово графа. Если бы он и узнал об этом раньше времени, все-таки мы опередили бы его, и тогда его присутствие в его чисто материальном, самом уязвимом виде дало бы нам в руки новые нити.
Что же касается расположения наших сил, профессор решил, что после посещения Карфакса мы все проникнем в дом на Пиккадилли; затем я и оба доктора останутся там, в то время как лорд Годалминг и Квинси отыщут и разрушат убежище графа в Волворте и Мил-Энде. Было, конечно, возможно и даже вероятней всего, как сказал профессор, что граф явится днем в свой дом на Пиккадилли, и тогда мы сможем там схватить его. Во всяком случае, мы можем последовать за ним. Я упорно возражал против такого плана, то есть, собственно, против того, чтобы отправляться с другими, настаивая, что должен остаться для защиты Мины.
Я полагал, что смогу это сделать, но Мина не хотела и слышать об этом. Она сказала, что там от меня больше пользы, ведь среди бумаг графа могут оказаться полезные указания, которые я пойму легче, чем другие, после моего приключения в Трансильвании, и что, наконец, для борьбы с необыкновенным могуществом графа надо собрать все наши силы. Я вынужден был уступить, потому что решение Мины было непоколебимо; она сказала — ее последняя надежда в том, что мы станем работать все вместе.
— Что же касается меня, — прибавила она, — я его не боюсь. Я испытала уже самое худшее и, что бы ни случилось, найду хоть какое-нибудь успокоение. Ступай же, друг мой. Бог защитит меня, если такова Его воля, и без вас.
Тогда я встал и воскликнул:
— Итак, с Богом! Пойдем, не теряя больше времени. Граф может прийти на Пиккадилли раньше, чем мы предполагаем.
— Нет, этого не может быть! — произнес Ван Хелсинг, подняв руку.
— Почему? — спросил я его.
— Разве вы забыли, — ответил он, пытаясь улыбнуться, — что в прошлую ночь он пировал и поэтому встанет позже?
Разве я мог это забыть! Разве я это когда-нибудь забуду! Забудет ли кто-нибудь из нас ужасную сцену? Мина собрала все свои силы, чтобы сохранить спокойствие. Но страдание оказалось сильней, и, закрыв лицо руками, она задрожала и жалобно застонала.
Ван Хелсинг вовсе не желал напомнить ей о ее ужасном приключении. Он просто по своей рассеянности забыл о ее присутствии и упустил из виду ее участие в этом деле. Увидев, какое действие произвели его слова, он сам испугался и попытался ее успокоить.
— Мадам Мина, — говорил он, — милая, милая мадам Мина! Увы! Как же я, при всем моем уважении к вам, мог так забыться! Простите меня, старого глупца! Вы забудете это, правда? — Говоря это, он склонился над ней, а она, взяв его за руку и глядя на него сквозь слезы, хрипло сказала:
— Нет, не забуду! Лучше мне это помнить. У меня много прекрасных воспоминаний о вас, я буду помнить обо всех вместе. Но вам пора! Завтрак готов, нам надо поддержать силы.
Наш завтрак не походил на обычный завтрак. Мы пытались казаться веселыми и подбадривали друг друга, но самой любезной и веселой из нас, казалось, была Мина. По окончании завтрака Ван Хелсинг встал и сказал:
— Теперь, друзья мои, приступим к исполнению нашего ужасного плана; скажите, все ли вооружены так, как в ту ночь, когда мы впервые проникли в логово нашего врага; вооружены ли мы против нападения духов и против нападения смертных людей? Если да, то все в порядке. Теперь, мадам Мина, вы, во всяком случае, здесь