Из их разговоров известно, что около пяти часов прибежал какой-то человек. Высокий, худощавый и бледный мужчина, с горбатым носом, ослепительно-белыми зубами и сверкающими глазами. Одет он был во все черное, только шляпа на нем была соломенная и не подходила к сезону. Он не жалел денег, чтобы узнать скорее, какое судно отправляется в гавани Черного моря. Кто-то указал ему контору, а затем и корабль, однако он отказался взойти на последний и остановился у трапа, попросив капитана спуститься к нему. Капитан вышел, узнав предварительно, что ему хорошо заплатят, и хотя он вначале и ругался, но все-таки сделку заключил. Затем худощавый господин спросил, где можно нанять лошадь и подводу. Он ушел, но вскоре опять вернулся, управляя подводой, на которой находился большой ящик; господин сам снял его с подводы, хотя, чтобы поднять его на судно, понадобилось несколько человек. Он долго объяснял капитану, куда надо поставить ящик, но тому это не нравилось, и он ругался на всех языках, говоря, чтобы господин поднялся и сам посмотрел, где будет стоять ящик. Но тот отказался, сказав, что у него много дел. На это капитан ему ответил, что будет лучше, если он поторопится, ко всем чертям, так как судно отчалит от этой пристани, черт бы ее драл, до начала прилива, ко всем чертям. Тогда худощавый господин улыбнулся и сказал, что судно должно отправляться тогда, когда капитан найдет нужным, но господин будет очень удивлен, если это случится так скоро. Капитан снова принялся ругаться на всех языках, а худощавый господин поклонился ему, поблагодарил и сказал, что не станет злоупотреблять его добротой и явится на судно как раз перед отходом. Тогда капитан покраснел еще больше и сказал, что ему не надо французов, черт бы их побрал, на своем корабле, чтобы его тоже черт побрал. Господин спросил, где поблизости находится лавка, и ушел.
Никто не поинтересовался, куда он пошел, так как пришлось думать совсем о другом, потому что скоро всем стало ясно:
Когда Ван Хелсинг закончил, я спросила его, уверен ли он в том, что граф остался на корабле. Он ответил:
— У нас имеется самое достоверное доказательство — ваши собственные слова во время гипнотического сна.
Я спросила опять, неужели так необходимо преследовать графа, так как я боюсь оставаться без Джонатана, а я знаю, что он наверняка пойдет туда же, куда пойдут другие.
Ван Хелсинг отвечал поначалу спокойно, но потом голос делался все более и более страстным и достиг наконец такого возбуждения и силы, что мы поняли, в чем заключалась та власть, которая подавляла нас всех.