Дракула против Гитлера (ЛП)

[Примечание редактора: Совершенно очевидно, что подлинным автором романа является Люсиль Ван Хельсинг, о чем свидетельствует использование ею имени «Ленора Ван Мюллер» — варианта вымышленного псевдонима, мелькнувшего во время облавы на газету «Брашов Аутоном»].

Война — это война, это война и это еще раз война.

Оркестр на «Титанике» играл до самой последней минуты, пока корабль не погрузился в холодное, беспощадное море. Музыка для усыпления бдительности обреченных душ. И пассажиры танцевали. Вплоть до самой своей гибели.

Мир находится в состоянии войны. Румыния — в железных лапах гитлеровского лакея и лизоблюда Антонеску. Эта страна, моя страна, и вся Европа — в состоянии войны.

А замечательные люди — жители Брашова — пляшут. Они устроили праздник. День Святого Георгия [Юрьев день], пустое и бессмысленное празднество. Первый день весны. Сельчане встанут еще до восхода Солнца и искупаются в холодной реке — примитивное языческое верование, что от этого они станут здоровыми и сильными.

И это в эпоху, когда самолеты обрушивают с небес на наши головы адский огонь.

И в то время, когда весь мир содрогается, молодые брашовские девицы рассаживают базилик, выплевывая его семена изо рта, что якобы гарантирует здоровье урожая. Безумие. Их страна уложена как жертва на гитлеровский алтарь войны, а они плюются семенами как деревенские мужланы.

А накануне вечером, когда часы пробили полночь, местные жители погасили свет в своих домах, переворошили столовые приборы в буфетах, перевернули вверх дном посуду и кухонную утварь и повесили связки чеснока над дверями и коровниками для защиты от зловещих тварей, которые до сих пор царят в их средневековом воображении. В то время как реальная опасность — это принудительный призыв их мужчин в германскую военную машину, которая их пожрет.

Некоторые крестьяне выгнали своих коров на пастбища, чтобы там внимательно следить за скотиной и защищать ее от ведьм, намеревающихся украсть молоко. Другие хлестали друг дружку крапивой, чтобы быть здоровыми весь последующий год. Иногда Люсиль казалось, что она живет не в двадцатом веке, а в шестнадцатом.

Да, зло существует, она это чувствовала. Но не в виде ведьм, всякой нежити, чертей и блажинов. Истинное зло проистекало из Берлина, струясь в Румынию черным паводковым потоком.

Об этом думала Люсиль Ван Хельсинг, пока ехала на велосипеде по проселочной дороге в город. Последние фрагменты тумана еще окутывали поля морозным дыханием вокруг торчавших тут и там остатков стогов сена.

Люсиль по прошлым своим воспоминаниям праздника Юрьева дня знала, что на деревенской площади кондитеры сейчас устанавливают столы, ломящиеся от всяческой снеди и сладостей. Цыгане ставят палатки для гадалок и других разного рода развлечений. Обязательно будет кукольное представление для детей, акробаты, кувыркающиеся по брусчатке и ковыляющие на ходулях и заставляющие всех задирать головы, а деревенские шутники меж тем осведомлялись у них о погоде «там наверху».

Огнедышащий фокусник будет отрыгивать пламя, всех пугая, но затем приводя после этого всех в восторг. А от колокольни Ратуши к зданию на другом конце площади будет протянута проволока, по которой крошечная девчонка в колготках с опасностью для жизни пройдет с одного ее конца к другому, а толпа внизу будет охать и ахать.

И если кто-нибудь из цыган стащит бумажник или часы с ничего не подозревающего запястья, или станет причиной исчезновения какого-нибудь ожерелья, как будто оно вдруг испарилось невесть куда, то это воровство, казалось, все равно не расстроит людского веселья, равно как и война, нависшая над Европой.

Даже румынские солдаты будут в приподнятом настроении, они будут смеяться и пить, лакомясь вкусностями в различных ларьках. А некоторые даже за них заплатят.

На обреченном корабле играла музыка, и танцевали пассажиры, а ледяные океанские волны уже подкрадывались к их коленям.

Отец Люсиль приехал в город раньше, этим же утром, вызванный на встречу городских голов, созванную местным нацистским атташе капитаном Лобенхоффером. Обычно Люсиль ездила на встречи «отцов города» вместе с отцом, но из-за немца присутствовать сегодня на этом собрании ей было нельзя. Лобенхоффер сразу же узнал бы ее по инциденту у «Брашов Аутоном», откуда она скрылась вместе с его Люгером. Тогда на ней был черный парик, но она не была уверена в том, что его окажется достаточно, чтобы обмануть даже такого тупого нациста.

Она осознавала эту злую иронию, везя с собой оружие этого немца, спрятанное в рюкзаке в буханке свежеиспеченного хлеба, якобы для бабушки.