Дракула против Гитлера (ЛП)

Внутри этой коробки лежал портфель, а на нем сверху — лист бумаги с ярко-красной надписью «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Когда я отложил его в сторону, края его рассыпались при моем прикосновении желтым конфетти на бетонный пол. Я осмотрел портфель. Коричневая кожа; выцветшая золоченая надпись, выбитая на клапане — литеры J.M.H. Латунная застежка и другие детали отделки потускнели зеленой патиной. Когда я, щелкнув застежкой, открыл портфель и поднял клапан, его высохшая кожа треснула, как дешевый пластик. Я не смог удержаться и оглянулся по сторонам, нет ли рядом свидетелей, видевших, как я уничтожаю, возможно, какую-то историческую реликвию. Но вокруг никого не было. Так что я продолжил осмотр портфеля.

Почему я продолжил? Я по профессии писатель. И любопытство заложено в самом определении этой профессии.

Внутри этого старинного портфеля, сохранившего запах дыма из трубки, оказалось немало документов:

Дневник в кожаном переплете, с истертой местами до сыромятной кожи обложкой, с теми же инициалами J.M.H., выбитыми в правом нижнем углу, где все признаки золота давно стерлись. Крысиным хвостиком с переплета свисал потрепанный остаток тесемки-закладки. Я пролистал измятые, с пятнами страницы; запах плесени был такой, что он заставил меня чихнуть. Страницы были исписаны какой-то стенографией, различными чернилами — черными, синими, выцветшими фиолетовыми и даже красными — а также карандашными пометками.

Отложив в сторону этот волюм, я вытащил крошившийся в руках конверт с русскими буквами, которые, как оказалось позже, после перевода, означали «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Внутри был еще один дневник, в толстой связке, написанный от руки на немецком языке, тоже разными чернилами, но видно было, что одной и той же рукой. Края страниц его почернели, как будто подпаленные огнем. Когда я открыл его, некоторые из них осыпались.

После этого я обнаружил там красновато-коричневую папку-гармошку, в которой находился другой документ, еще более толстый. Он был скреплен металлическими скрепками, оставившими на бумаге следы ржавчины. Толщиной он был в три или четыре дюйма [10 см] и напечатан на тонкой бумаге, все страницы представляли собой машинопись, и некоторые буквы настолько слабо пропечатались, что текст был почти неразборчивым. Проведя пальцами по бумаге сзади, я почувствовал углубления, оставленные клавишами пишущей машинки на почти прозрачном пергаменте. Оригинал. На первой странице стояло заглавие: «Ленора Ван Мюллер. Князь-Дракон и я. Современный роман».

Затем там еще оказалась манильская папка, некогда скрепленная резинкой, которая теперь сгнила и порвалась, но все же осталась прилипшей к картону. Внутри нее находилась стопка старой копировальной фотобумаги, вроде тех, что употреблялись в факсимильных аппаратах доксероксной эпохи. Печать была коричневато-расплывчатой, на жесткой, хрупкой и очень тонкой бумаге. Это были копии немецких документов, на многих из которых сверху имелись шапки с нацистской символикой — орлом со свастикой в лапах. Внимание мое приковали два слова, которые я узнал без перевода: первым было «Гитлер». Это имя неоднократно упоминалось рядом с другим столь же, если не более, печально известным — «Дракула».

Сочетания этих двух имен оказалось вполне достаточно, чтобы мое любопытство тут же зашкалило.

Самым последним элементом на дне этой коробки оказалась папка-регистратор из темно-коричневого картона, со скрипом раскрывшаяся надвое. Внутри нее, между половинками, находилось тринадцать листов, исписанных от руки мелким, сжатым почерком. Бумага по краям крошилась. Чернила настолько выцвели, что позже потребовалось прямо-таки какое-то научное волшебство, чтобы выделить из них текст, в инфракрасном и нескольких других цветах спектрографических сканирований.

При первом взгляде на них, учитывая другие документы, я посчитал язык этой рукописи также немецким, но он оказался голландским. Я разглядел знакомое имя, значившееся в верхней части первой и в конце последней страницы — Абрахам Ван Хельсинг.

И тут я полностью позабыл о своем проекте для «HBO». Я быстро, но осторожно положил все бумаги обратно в портфель, а его в коробку, и должен признаться, что спрятал лежавший сверху лист с надписью «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» под полку. Установить, что это за коробка, было легко — даже очень легко, если хотите знать — поскольку она значилась в обширном компьютерном каталоге под одним общим номером, без всяких прочих пояснений, кроме обозначения «Разное». Как и следовало ожидать, значительная часть этих огромных государственных фондов не была еще даже разобрана и каталогизирована.

Несколько месяцев ушло на расшифровку дневника. Он был записан не стенографией Грегга, а какой-то версией системы Питмана. Через Интернет я разыскал женщину, в прошлом юристку, из Уэльса, которая была знакома с такой стенографией. Ее юридическое прошлое и природная подозрительность стали первым камнем преткновения, так как потребовался месяц, чтобы уговорить ее подписать соглашение о неразглашении.