Допрос проводится майором В.РЕЙКЕЛЕМ и специалистом по допросам ефрейтором ШРЕКОМ. Также присутствует ротный писарь.
Допрашиваемый закреплен в специально сконструированном ефрейтором кресле для допросов. У допрашиваемого имеются синяки и ссадины, полученные при задержании и во время предыдущего, незадокументированного допроса.
МАЙОР Р.: С кем вы работаете?
ДОПРАШИВАЕМЫЙ:
Ефрейтор Ш. берет в руки инструменты — молоток и гвозди.
МАЙОР Р.: Мы могли бы сэкономить массу времени, весьма неприятного для нас обоих, если бы вы назвали мне одно только имя. Только одно. Это не так уж и сложно, не правда ли?
ДОПРАШИВАЕМЫЙ:
МАЙОР Р.: Вы расскажете мне, с кем вы сотрудничаете.
Ефрейтору Ш. приказано снять брезент в углу камеры для допросов. Под ним труп, сильно обгоревший. И хотя останки обуглены, по ним хорошо заметно, что горло у погибшего разорвано, как будто каким-то животным. (Писарю после этого пришлось ненадолго отлучиться в уборную).
ДОПРАШИВАЕМЫЙ:
Командир кивает ефрейтору Ш. Небольшой гвоздь (30 миллиметров) вставляется между средними костяшками первого пальца левой руки допрашиваемого. Он отвечает криком, но разобрать в нем что-либо невозможно.
МАЙОР Р.: Имя. Одно только имя.
ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Р.М.Ренфилд, сержант, Королевские инженерные войска.
Майор Р. кивает еще раз. Вставляется второй гвоздь, закрепляемый аналогичным образом, но на этот раз на втором пальце той же руки.
ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Меня не уничтожить сантиметр за сантиметром! Я вытерплю всё, за Господина и Хозяина моего!
Услышав приказ обыскать все этажи здания, я побежал по коридору, отчаянно дергая каждую дверь. Я вел себя прямо как крыса, угодившая в ловушку и лихорадочно ищущая выход из опаснейшей ситуации. И справа, и слева, все двери во все кабинеты и комнаты были заперты. Я пожалел о том, что не уделил должного внимания курсу взлома замков в поместье Болье, но так уж получилось, что в тот день у меня было жуткое постпраздничное похмелье после победы в крикете.
Я подумал было разбить стекло одной из дверей, но вскоре отказался от этой идеи; разбив стекло, я на 100 процентов выдал бы себя тем, кто обыскивал помещения, как это случилось и у меня на входе в здание.
Наконец, одна из дверей поддалась моим паническим толчкам. Войдя туда, я сразу же понял по резкому неприятному запаху, что нахожусь в уборной. Вскоре я сообразил, что это был даже не мужской туалет: об этом говорило отсутствие писсуаров и наличие изящного ротангового диванчика, выкрашенного в белый цвет с выцветшими розовыми подушками. Кабинки были выкрашены желтой, облезшей от давности краской, а когда-то белые восьмиугольные плитки, которыми был выложен пол, были битыми во множестве мест, и каждая неправильной формы трещина в них была черной от многолетней грязи. Воздух был насыщен сырой влагой и благоухал мускусом сигаретных окурков и тошнотворно-сладким запахом духов.
В отчаянии я стал повсюду, где только можно, искать какое-нибудь место, где можно было спрятаться. Но ничего такого там не оказалось — ни вентиляционного отверстия, ни какого-нибудь технического подпола. Одинокое окошко находилось весьма высоко от пола и было явно слишком маленьким, чтобы я мог в него пролезть.