Дракула против Гитлера.

«Это и есть прекращение Сопротивления», возразила Люси. «За что погибли все наши друзья? Ради чего погиб Янош? Все те люди, которых мы потеряли, сражаясь…

Нет».

«Если продолжим сражаться — погибнут невинные люди», сказал Павел.

«Невинных людей нет», ответил Фаркаш. «Мы все солдаты. Мы все на войне».

«Красивые фразы хороши, конечно, когда твоя семья не подвергается опасности, или твои дети», ответила Анка, нахмурив брови.

«И что же, мы просто будем сидеть на жопе ровно, ожидая, когда немцы сами уйдут? Пока война не закончится? Пока нацисты не захватят всю Европу, Англию, весь мир?» Люси пришла в настоящее негодование.

«Дорогая моя, Люсиль». Ван Хельсинг положил руку ей на плечо, чтобы ее успокоить. Казалось, это подействовало как какое-то чудесное заклинание, усмирив ее пыл. «Мы знаем, в чем риск. Наша задача — найти способ помешать врагу, не потеряв собственные жизни и боеспособность. Если мы подвергнем гражданское население слишком многим жертвам в результате репрессий, то может оказаться так, что от нас отвернется наш собственный народ».

«Он нам не нужен», заявил Павел, упрямо выпятив подбородок.

«Нужен». Анка свирепо посмотрела на него. «Неизвестно, сколько людей знают о нас, о нашей деятельности».

«Наши ячейки хорошо законспирированы», возразил Павел.

«Наша засекреченность — это смех», ответил Фаркаш. «Городок у нас маленький. Все знают, кто чем занимается. Какая-нибудь девчонка забеременеет, и всем известно, кто отец, когда это произошло, за чьим сараем, и сделали ли они это стоя или сзади».

«И какого цвета на ней были трусики», кивнув, сказал Павел, соглашаясь с ним.

«Это правда?», спросил я, тут же ужаснувшись.

Люсиль лишь пожала плечами: «Наша командная ячейка хорошо законспирирована. Но…»

«У меня есть сыр, кашкавал», сказал Кришан и достал большой, завернутый в ткань клин. Развернув ткань, он вытащил довольно большой нож из голенища и отрезал себе кусок, а затем передал его и сыр другим собравшимся. Это был вкусный желтый сыр, не слишком острый, что-то вроде швейцарского эмменталя, и он очень хорошо сочетался с хлебом и вином. На некоторое время разговор прекратился, как случается с любой беседой, когда вмешивается еда, независимо от того, насколько серьезен разговор.

«Ну что? Мы согласились», сказал Ван Хельсинг, «что приостанавливаем операции».

«Нет!», Люси заявила. «Мы не согласимся!»

«Никогда», добавил Павел.

Я почувствовал такое же негодование, как и Люси с Павлом. По другим причинам, полагаю. Мне так хотелось впервые принять участие в войне, и теперь это оказывалось под угрозой срыва, а ведь я был готов и даже более чем желал приступить к своей миссии, которой я так страстно желал, а тут те самые люди, которые, как я надеялся, должны были организовать и повести меня в бой, заговорили о ее прекращении. И я пришел в большое уныние, так как главная моя цель исчезла.

«Расскажи, Фаркаш, что творят эти сволочи», подтолкнула его Люси.

«Арестовывают людей на улице и в домах», ответил Фаркаш. «Арестовывают — это даже неправильно будет сказать. Хватают. Без всяких обвинений. Людей просто… забирают, похищают. Цыган, евреев, всех других. Иногда родственникам говорят, что эти задержанные подозреваются во «враждебной деятельности», но чаще всего оснований вообще не называют».

«И местные власти ничего не делают?», спросил я.

«Констебль Чиорян покинул Брашов», бесстрастно сказал Ван Хельсинг. «Он решил некоторое время погостить у своей сестры в Белграде».

«Я была о нем лучшего мнения», разочарованно сказала Люсиль.

Пока они обменивались слухами и известиями, мое внимание было приковано к этому восхитительному сыру и ножу, когда его передавали по кругу. И я с нетерпением ожидал своей очереди, с аппетитом его предвкушая. Я уже налил в свою кружку еще этого пьянящего крепкого вина и тайком урвал еще один кусок этого чудесного хлеба.

«Никто и не знал, что у него есть сестра, а тем более в Белграде», сказал Фаркаш. «Отец Петреску обратился к Папе Римскому. Ватикан ответил, что это политический вопрос, а не экуменический, а они вне политики».

«Pula calului in virful dealului»[14], презрительно прошипел Павел.

«Кроме того, наши обращения к правительству Антонеску также остались неуслышанными», добавил Ван Хельсинг. «И мы должны противостоять этим зверствам сами».

«И эта зверства усиливаются», сказала Люси. «Имели место изнасилования, похоже, ничем не спровоцированные; опасности подвергается каждая женщина, сталкивающаяся с немцем. Семьи держат своих дочерей и жен дома взаперти, не позволяя им выходить на улицу ни днем, ни ночью. Даже в церковь не выпускают. И когда нацисты врываются в дом, женщин приходится прятать под кроватями, в шкафах и сундуках, даже в бочках. И все равно, некоторых из них… находят».

Стало ясно, что Люси, пока отсутствовала сегодня, занималась не только организацией встречи руководства Сопротивления.

«А также много случаев воровства», рассказал Павел. «Выносят имущество, не только деньги, но и драгоценности, столовое серебро, снимают картины прямо со стен. Все, что заблагорассудится».