Драма девяносто третьего года. Часть первая

Никакого Барро, по всей вероятности, не существовало, но попробуй докажи, что такого человека на свете никогда не было! В итоге за одни сутки обвинение против графа Прованского приобрело такую важность, что граф Прованский счел своим долгом отправиться в Ратушу и прилюдно отрекся там от маркиза де Фавраса, сделав это примерно в тех же самых выражениях, в каких он уже отрекся от него в присутствии своих друзей и родственников.

Такое смирение графа Прованского подкупило народ, встретивший его запирательство бешеными аплодисментами.

То, что во власть народу отдали знать, было уже немалой победой, и он еще не требовал принцев крови.

И тогда граф Прованский, целый и невредимый, и не опасавшийся более за себя, попытался проявить великодушие: он попросил пощадить тех, кто оскорбил его. Однако с тем же единодушием, с каким они рукоплескали принцу, горожане завопили:

— Никакой пощады! Никакой пощады!

Граф Прованский с триумфом возвратился в Люксембургский дворец; триумф графа Прованского означал осуждение Фавраса.

Судебный процесс, прерванный на короткое время, возобновился с беспримерной активностью, и 19 февраля 1790 года Фаврас предстал перед судьями.

Войдя в зал, г-н де Фаврас должен был по поведению суда, а главное, по поведению присутствующих понять, что он осужден заранее; тем не менее, невозможно было сохранять хладнокровие и уверенность в большей степени, чем это делал г-н де Фаврас. Он ясно и вежливо отвечал на поставленные ему вопросы и настоятельно просил устроить ему очную ставку с теми, кто его обвинял. Это было его право, однако он неизменно получал отказ.

Но это еще не все: выслушав свидетелей обвинения, суд отказался выслушать свидетелей защиты.

Этот отказ вызвал лишь презрительную улыбку на надменных губах обвиняемого.

— Я полагал, что меня судит Шатле, — заявил он, — но ошибался: меня явно судит испанская инквизиция!

Единственная улика против маркиза де Фавраса представляла собой письмо некоего г-на де Фуко, который спрашивал его:

«Где находятся Ваши войска? С какой стороны они войдут в Париж? Я хотел бы служить в них».

Одного заседания суда оказалось достаточно, чтобы довести рассмотрение дела до конца; Фаврас предстал перед судьями в девять часов утра, а уже на другое утро, в десять часов, выслушал оглашение своего приговора.

Он был приговорен к публичному покаянию перед собором Парижской Богоматери, а затем к казни через повешение на Гревской площади.

Маркиз выслушал приговор, сохраняя полнейшее спокойствие, хотя в этом приговоре было страшное для дворянина слово «повешение»!

— Ах, сударь, — промолвил он, обращаясь к докладчику суда, — мне искренне жаль вас, ведь вы вынуждены осуждать человека, основываясь на подобных доказательствах!

В ответ на его слова докладчик произнес:

— Как вы знаете, сударь, у вас не остается теперь других утешений, кроме тех, что дает религия.

— Вы ошибаетесь, сударь, — возразил осужденный, — у меня есть еще и те утешения, что дает моя чистая совесть.

Впрочем, время, которому предстояло пройти между вынесением приговора и его исполнением, было коротким. Для чиновников Шатле речь шла о том, чтобы вернуть себе утраченную популярность, и, поскольку Фаврас был осужден, казнить его следовало как можно быстрее.

К тому же народ не был расположен целую ночь ждать исполнения приговора, ибо он слишком хорошо знал, что можно сделать в течение одной ночи.

И потому казнь была назначена на тот же день.

Новость, следует признать, вызвала великую радость в Париже. Казалось, что речь шла о какой-то победе.

По улицам бродили люди, просившие у прохожих денег на выпивку.

— А по какому поводу? — интересовались прохожие.

— По поводу казни маркиза де Фавраса.

В три часа пополудни виселица была установлена, и позорная телега уже ожидала у ворот Шатле осужденного.

Маркиз поднялся в нее в одной рубахе, с непокрытой головой и босой. В руках он держал свечу из желтого воска, а на шею ему уже была накинута веревка, с помощью которой его должны были повесить.

Конец веревки держал палач.

Когда телега подъехала к собору Парижской Богоматери, осужденный сошел с нее и встал на колени.

Едва он сделал это, двери церкви распахнулись настежь, и с площади можно было увидеть нижнюю часть главного алтаря, освещенного множеством свечей.

Секретарь Шатле приготовился зачитать приговор, но Фаврас взял его из рук секретаря и прочел вслух.

Затем, закончив чтение, он твердым голосом произнес: