Драма Иова

Но Иов не соглашается с мнением своих друзей. Он называет их «сплетчиками лжи», лицемерами, «бесполезными врачами» и своими речами опровергает их мысли. Правда, Иову не представился случай ответить своему четвертому другу Елиую, ибо явившийся Бог прервал разгоревшийся спор. Но Елиуй своей речью не добавил по существу ничего нового для разъяснения смысла страдания. И в его представлении страдание связано с уже имеющимся или будущим грехом. Включение момента будущего или будущего возможного греха не добавило ничего существенного, ибо страдание не имеет обязательной связи с нынешним грехом и точно так же оно может не иметь этой связи и с будущим грехом. Поэтому, отвечая своим друзьям, Иов тем самым ответил и четвертому Елиую, несмотря на то, что тот говорил последним. Так каким же образом Иов разрушает взгляды своих друзей?

Основной аргумент Иова, который он выдвигает против рациональных рассуждений своих друзей, это он сам с безвинным сердцем своим. Друзья Иова подхватывают абстрактный тезис, что никто не чист в глазах Бога. Но вот Иов встает перед ними и говорит: Я! «и Бог узнает мою непорочность» (31, 6). Вся последующая речь Иова есть не что другое, как апология себя самого перед обвиняющими его в грехе друзьями. Он не находит вины в себе. Он не согрешил ни прежде, ни теперь. В начале книги сам Бог называет Иова человеком непорочным, справедливым, богобоязненным и удаляющимся от зла (1, 8). Следовательно, сознание непорочности в Иове есть не его субъективное мнение о себе или упорная самозащита, но подлинное и не лживое переживание самого себя. Иов действительно невиновен. А если это так, тогда тезис его друзей, что страдание есть наказание за грех, неудержимо разрушается. Иов страдает и все-таки он не виновен. Следовательно, страдание не всегда и не везде есть наказание за грехи. Наказание не объясняет страдания. И здесь ничего не объясняет и указание Елиуя на то, что страдание есть желание Бога уберечь человека от греха. Это указание так же неубедительно, как и теория наказания. Прежде всего, убережение человека от греха есть позитивный акт, а не негативное уничтожение, чем является страдание само по себе. Если Бог может уберечь человека только таким способом, то есть уничтожая его, то такое убережение слишком наивно, чтобы оно смогло исчерпать смысл страдания. Если мы поверим Елиую, что Бог, наслав несчастья и болезни, пытается уберечь Иова от грехов в будущем, то мы должны будем признать весьма странное поведение Бога по отношению к людям. Бог, желая уберечь чувства Иова от греховности, уничтожает их проказою; желая уберечь Иова от греха соблазна богатством, Он это богатство пускает на ветер; желая не допустить греха в семью Иова, Он эту семью убивает. Вне сомнения, если человек лишится чувств, богатства, семьи, то все это не сможет стать и объектом греха. Нетрудно понять наивность такого убережения человека. Поэтому и замечание Елиуя не выдерживает критики. Оно только еще более отчетливо показывает, что установление связи между страданием и грехом не раскрывает смысла страдания, ибо не может устоять перед экзистенциальной действительностью. Страдание может быть и наказанием, и убережением. Но этими двумя началами оно не исчерпывается. Наказание и убережение только случайные начала страдания. В мире существует страдание, которое не есть ни наказание, ни убережение. Скажем, страдание детей: оно — не наказание, ибо дети невинны; оно и не убережение, ибо дети умирают в этом страдании. Поэтому Иов совершенно последовательно, исходя из переживания самого себя и вообще из опыта человеческой экзистенции, отвергает ответы своих друзей.