Драма Иова

Словно желая послужить примером, Бог сам в своей речи задает вопросы. Вся долгая речь Бога (36–42) есть не что другое, как целый ряд вопросов, которыми Он хочет выразить, с одной стороны, таинственность экзистенции, с другой — свою Всемогущность. «Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь» (38, 4) ... «Нисходил ли ты во глубину моря, и входил ли в исследование бездны? Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной? Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь все это» (38, 16–18) ... «Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль?» (38, 31) ... «Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов» (38, 39) ... «Ты ли дал коню силу и облек шею его гривою?» (39, 19). Ответ на все эти вопросы весьма короткий: нет! Человек не владеет глубинами бытия. Не он их творец, потому он и не может вместить их в свое мышление. Содержание его мышления – его экзистенция. Между тем экзистенция есть проявление бытия в человеке. Так каким же образом человек смог бы это проявление выразить в одной какой-нибудь формуле и ответить на свой вопрос? Однако поразительнее всего то, что Бог в своей речи тоже не дает никакого ответа. Включившись в ряды участников человеческого спора, Он тем самым становится на уровень человеческогомышления и потому только спрашивает. Именно речь Бога подтверждает направленность мышления Иова и раскрывает перед нами характер экзистенциального мышления.

Экзистенциальное мышление в сущности есть вопрос. Экзистенциальное мышление есть онтологический вопрос с предъявлением своего бытия. Выдвигая целый ряд вопросов, защищаясь от навязываний ему вины, призывая Бога на суд, Иов создавал не теорию, но предъявил и показал самого себя, показал таким, каким он и был — с умаленным страданием бытием и посмешищем в глазах людей. Это и был его вопрос. Он спрашивал не рационально и логически, но — экзистенциально. Он спрашивал всем собою:сама его экзистенция превратилась в вопрос, ибо оказалась перед лицом небытия. Так какой же ответ может удовлетворить этот онтологический вопрос? Вполне понятно, что только онтологический. Всякая рациональная формула здесь не имеет никакого значения. Всякий теоретический ответ здесь не имеет ценности. Мысля экзистенциально, человек спрашивает онтологически, поэтому только онтологический ответ и может его удовлетворить. M. Heidegger справедливо отмечает, что каждый вопрос есть поиск, а каждый поиск черпает свое направление из разыскиваемого[55]. Иначе говоря, уже в вопросе кроется характер ответа. Задавая теоретический вопрос, мы ожидаем теоретического ответа. Задавая экзистенциальный вопрос, мы ищем экзистенциального ответа. Мышление, возникшее из страдания и проявляющееся в вопросе, как раз направлено на наше бытие, на наше восстановление, на преодоление грозящего нам небытия. Поэтому ответ как раз и должен быть созиданием этого бытия и преодолением угрозы небытия. Он должен быть онтологическим. Вот почему Иов все время отметает ответы своих друзей; его вопросы и ответы его друзей находятся на совершенно разных уровнях бытия. Иов ожидает онтологического ответа, ибо и спрашивает онтологически. Между тем его друзья дают ему логические ответы. Эти логические ответы сами по себе могут быть правильными, но они никак не помогают экзистенции, которая находится под угрозой небытия. Покрытого язвами человека надо излечить от язв, а не читать ему трактат о смысле страдания, пусть даже этот трактат будет великолепен. Трагизм нашей жизни чаще всего и заключается в том, что мы подменяем бытие теорией и предполагаем, что именно таким способом мы уже разрешили самих себя. Оборвав молчание, друзья Иова не учли того, что они не общество философов, которое в один прекрасный вечер собралось для того, чтобы поговорить о страдании, но что они утешители настигнутого страданием человека, которые должны помочь ему в самом его бытии.