Драма на Ниобее

Он наслаждался моим нетерпением. Я вспомнил слова Теодора Раздорина: "Пьет с приятелями и закусывает ими". Я не был приятелем Барнхауза, но закусить мною он, кажется, намеревался. Отравление сернистым газом бывает похоже на алкогольное опьянение, я часто видел людей, на которых так действовали вулканические испарения.

- Какой же вздор, Штилике? Не болтовня, нет! Разве я осмелился бы?.. Уже говорил: я - это я, а вы - это вы. Разница! Ваша слава - это же великое звание, ваша слава, я же все понимаю, Штилике.

- Слава это не звание, а деяние, - сказал я, мне надо было что-то сказать.

Барнхауз ухватился за случайную подсказку. Он подстерегал момент, чтобы, забив мне предварительно голову болтовней, удобно повернуть дело.

- Великолепно сказано, Штилике, великолепно! И как верно! Слава - это деяние. Итак, поговорим о деяниях.

- Слов излишне много пока...

- Тоже верно - многословие! Все верно у вас, полномочный уполномоченный. Во все вы мигом воспроникаете! Я правильно выразился? А почему, Штилике? Безгрешность! Абсолютная беспорочность! Не шутите, не играете в азартные игры, своей жены нет, чужих жен не отбиваете, хоть временами и бросаете на погибель. В общем, совершенство. Величественная статуя самого себя!

Я встал. Если бы он сказал еще хоть одно слово, я ударил бы его. Он тоже поднялся. Барнхауз желал драки. Я глубоко вздохнул, это помогло сдержаться. Он понял, что перешел межу. Оскорблениями он уже не сыпал. И ерничания стало меньше.

- Сядьте, Штилике. Итак, мы остановились на деяниях. Я возмущен распоряжением эвакуировать Ниобею. Бесчеловечный и антигуманный приказ!

То, что он будет настаивать на продолжении работ на Ниобее, я заранее знал. И заранее готовился противодействовать его просьбам и доказательствам. Но что он объявит мое решение антигуманным, было неожиданно.

- Антигуманный приказ! - повторил он с глубокой убежденностью, Вижу, вижу - потрясены! Потребуете обоснования?

- Не потребую, а попрошу, - вежливо поправил я. - Я ничего не могу от вас требовать, вы подчиняетесь Земле, а не мне. Я всегда помню, что вы это вы, а я - это я.

- Моими словами заговорили, коллега? Напрасно, ваши авторитетней. Попробуй я не согласиться с вашими просьбами... нет, не с просьбами, с деловыми предложениями...

Мне все больше надоедала эта "говорня", так Теодор Раздорин называл пустое многословие некоторых студентов на экзаменах.

- Если вы считаете своей обязанностью соглашаться с моими предложениями, то о чем еще говорить?

- О вашей антигуманности, вот о чем. Итак, обоснование, которое вы ждете. Начну со своего деда, Рейнольда-Кларка Барнхауза, знаменитого создателя компании "Унион-Космос". Это был самый удивительный человек в мире, вы ничего о нем не знаете.

- Почему же? Кое-что знаю. Столько легенд ходило о нем! О его дворцах, яхтах, личном звездолете, о гаремах на Земле и на планетах, о противниках, которых он безжалостно сшибал со своей дороги.

- Было, было! Ничего не опровергну. Но еще другое было, чего не знаете, хоть и воспроникающий, как я вас справедливо назвал. Энтузиазм был, вот что было, Штилике. Энтузиазм, о котором вы и не подозревали и которого сами лишены. Великое стремление.

- Энтузиазм - какой? Стремление - к чему? К непрерывному обогащению? К накоплению дворцов, власти, все новых знаков почета?

- К служению человечеству, вот к чему, Штилике, я был ребенком, когда у этого поразительного человека, моего деда, уже не было того, о чем ходили легенды, как вы изволили выразиться: ни дворцов, ни яхт, ни гаремов, ни тысяч слуг. Все отобрали! Все ограбили... огосударствили, простите, по оплошке употребил любимое словечко деда. Но энтузиастом он был, энтузиастом остался. Разве вы не знаете, что после перехода компании "Унион-Космос" в руки государства дед не ушел в отставку, на пенсию, на "незаслуженный отдых", как многие, а нанялся в тот же им созданный "Унион-Космос" простым инженером?

- Не простым. Он был выдающийся космостроитель, ваш дед, этого никто не отрицает. И его инженерный талант еще сильней развернулся после огосударствления компании. Это я признаю за ним.

- Признаете? Вспомнили его инженерный талант? А я вспоминаю, как он усаживал меня на колени, гладил голову и говорил: "Питер, ты еще маленький, тебе пока играть и играть. А вырастешь, будет не до игр, будет дело. И поведешь ты свое дело с таким же запалом, как сегодня играешь, я верю в тебя, внучек. Веди свое дело так, чтобы люди оглядывались на улице и говорили один другому: "Вон Питер-Клод Барнхауз, великий человек, столько сделал хорошего, а ведь совсем молодой!" Уважение и восхищение вот чего нужно добиваться, так говорил мой дед, Штилике.

- И вы добивались?

- Да, Штилике. Тысячекратно - да! Хотите знать самую точную, самую правдивую формулу моей жизни? Служение человечеству! Вы протестуете?

- Не могу протестовать против того, в чем не разобрался.