Драма на трех страницах

Татьяна Васильева. ЛЮДИ, КОТОРЫЕ МЕНЯ ЛЮБИЛИ

В ушах стоит жуткий гул, будто бы сотни колокольчиков звенят в голове одновременно. Сквозь него я слышу бормотание людей и назойливое карканье голодных птиц. Мою голову будто сковывает обруч, руки онемели. Впереди туман или мои глаза закрыты? Подношу руку к лицу так близко, что пальцы почти касаются роговицы. Отчетливо вижу её на фоне молочной дымки. Ветер скользит по моей коже, ласкает лицо, шею и грудь. Мне совсем не холодно, но очень больно. Снова слышу голоса. Я вглядываюсь в туман, машу руками, пытаясь развеять его. Я ищу лица тех, кому принадлежат голоса, иду к ним навстречу. Я не чувствую земли под ногами. Она рыхлая и влажная от вчерашнего дождя, но я не вязну в ней. Наоборот, она расходится в стороны, стоит мне ступить на неё.

Сквозь туман проступает знакомое лицо.

Мама стоит. Вся сгорбленная. Жалкая, как старая мышь, что попала в мышеловку, – лучше прикончить, чем оставить. Она плачет, даже ревёт. Никогда не видела её такой. Что-то кричит.

Я вижу, как напрягаются связки на её горле, вот-вот порвутся. Но я не слышу её. Наверное, ветер уносит слова в сторону.

Я пытаюсь прочитать по губам, как в детстве, когда она возвращалась злая домой. Но её лицо мутнеет, я не могу ничего разобрать.

Перед глазами стоят слёзы. Мне снова восемь. В руках я верчу старые наручные часы. Витиеватые знаки на циферблате, стёртая позолота по краям, металлический ремешок на застёжке. Это бабушкины часы, достались маме по наследству. Они очень красивые. Настолько красивые, что я не могу оторвать от них глаз. В них давно уже села батарейка, но мама боялась отнести их в ремонт. Вдруг украдут. Она хранила эти часы «до лучших времён». Возможно, они уже не настанут. Я сильно сжимаю часы в кулаке. Заводная головка неприятно впивается в кожу, рисует новые линии на моей ладони. Мне всё равно, я убегаю в ванную. Там я смогу рассмотреть их получше, даже рискну примерить, пока мама не видит.

Я влетаю в крохотную комнату, захлопываю дверь, щёлкаю задвижкой. Надеваю на руку часы. Приятный холод металла обжигает кожу. Но через пару минут часы согреваются от моего тепла, и вот уже они с рукой – единое целое. Я смотрю на себя в зеркало. Любуюсь. Я такая красивая. Похожа на маму.

Я взмахиваю рукой, как она, машу своему отражению, посылаю воздушный поцелуй. Но старая разболтанная застёжка неожиданно раскрывается, и часы со звоном падают на пол. Их прекрасный циферблат испорчен, по стеклу поползла уродливая трещина.

Я смотрю на них со страхом и отчаяньем, готова провалиться под землю. Соскребаю остатки с пола. Отношу на место. Мне не хватает духа рассказать маме, что случилось. Она и так всё узнает. Будто чувствует, когда я делаю что-то не так. Я вижу её разгневанное красное лицо, её поднятые с изломом брови. Она кричит высоко, надрывно, будто я ей откусила руку. Она тыкает мне в лицо этими дурацкими часами, разбитое стекло неприятно царапает нос. Она обзывает меня говном, а затем бьёт по заднице снова и снова… Останавливается только, когда видит разливающиеся по моей коже лиловые пятна. Ещё неделю после этого я не могла сидеть.

А сейчас мама плачет. Может быть, вспомнила те самые часы? Или ей наконец-то стало жалко меня?

Рядом с ней стоит мой муж. Стоит как неродной, будто не знает её. Он брезгует коснуться её рукава, словно боится запачкаться или отравиться. Он смотрит перед собой. Глаза красные, как у похотливого кролика. Рука прикрывает рот. Так же, как в тот день, когда он не смог сказать, что у него другая. Я сама узнала.

Я видела их вместе, скользящими по улице в обнимку. Они целовались как подростки у всех на виду, никого не смущаясь и не замечая. Он смотрел на неё так, как никогда не смотрел на меня.

Ни до, ни после. Они казались такими свободными, счастливыми.

И мне захотелось тоже сделать его счастливым. Я тогда сказала, что простила его. Что проблема во мне. Что не уделяла ему внимания, а он, как потерянный котёнок, нашёл приют у другого очага. Мне казалось, что я делаю всё правильно. Но каждый раз, ложась спать, я представляла его с другой. Как он нежно целует её губы, спускается к шее, обхватывает руками грудь. Как покусывает её набухшие от вожделения соски. Как его широкие шершавые ладони скользят по её гладкой загорелой коже, доставляя удовольствие. Как он хватает её за волосы и слегка оттягивает назад, чтобы лучше рассмотреть желание в её глазах. Я видела всё это, когда он был со мной. Был во мне. И не могла избавиться от этих мыслей. Я понимала мужа, ведь она была стройнее, умнее, красивее, желаннее, недоступнее, сексуальнее, опытнее, нежнее, правильнее, настойчивее, шикарнее, проще, лучше. Она была лучше меня.

А я не смогла простить.

Муж срывается с места и уходит, расталкивая туман плечами.

Я больше не вижу его. Не могу узнать, что он чувствует. Любит ли ещё меня? Или ушёл к той, другой?