Драма в кукольном доме

Амалия совершенно растерялась. Она чувствовала, что между ними пробежала трещина, пока еще небольшая, и что ее причина – утрата доверия, одного из самых важных элементов в любых человеческих отношениях. Но Александр глядел на нее так открыто, так влюбленно, что ее охватили сомнения. «Нет, он просто не хотел меня тревожить… Потому и сказал неправду. Просто он решил, что я…»

– Полина Сергеевна!

– Ах!

– Какой ужас!

– Господа, сделайте что-нибудь!

Пока Амалия и Александр разговаривали у окна, кусочек пирожного, которое ела Полина Сергеевна, стал ей поперек горла. Как потом выяснилось, в него совершенно непостижимым образом затесалась апельсиновая косточка.

Мать Александра задыхалась, указывая на горло, и не могла вымолвить ни слова. Несколько дам из числа гостей в ужасе визжали, какая-то древняя графиня уронила свой лорнет, который был еще старше, чем она сама, и с любопытством уставилась на хозяйку дома, подстерегая каждое ее движение. Ведь всегда интересно наблюдать, как умирает человек, который гораздо моложе тебя.

– Доктора!

– Позовите доктора!

Лицо Полины Сергеевны стало багровым, глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. В голове Амалии вихрем промелькнули какие-то обрывки мыслей: «Дядя Казимир сказал – представь, как хоронят твоего врага… Если она умрет, она уже не сможет мне вредить. Но Александр огорчится… Я не могу…»

И, подойдя к Полине Сергеевне, она со всего маху ударила ее раскрытой ладонью по спине. Что-то крошечное вылетело изо рта матери Александра и упало на стол. Гости поежились, но, вспомнив о приличиях, окружили обессиленную хозяйку и подвели ее к креслу. На багровом лице Полины Сергеевны мало-помалу стали проступать естественные краски, она тяжело дышала и кашляла, но чувствовалось, что опасность ей больше не угрожает.

– Мама! – Александр, выйдя из оцепенения, бросился к ней.

Полина Сергеевна заставила себя улыбнуться ему и, крепко сжав руку сына, повернулась к Амалии:

– Благодарю вас, дочь моя… Вы просто меня спасли.

Но ее глаза – холодные глаза старой кокетки – словно говорили: «Однако не рассчитывай, милочка, что я стану лучше к тебе относиться… Что бы ты ни сделала, ты все равно не будешь достойна того места, которое посмела занять».

Когда Амалия и Александр возвращались домой в карете, Петербург уже засыпал. Баронесса Корф молчала, и ее муж первый рискнул нарушить молчание:

– Помнишь, мы говорили о том, чтобы ты стала статс-дамой?

– Разумеется, – сказала Амалия.

– Так вот, судя по всему, в этом году ничего не получится. Даже несмотря на коронацию.

Амалия собиралась напомнить Александру о том, что вообще-то она не давала своего согласия на то, чтобы ее предлагали в статс-дамы, но после его слов она могла только спросить:

– Почему?

– Интриги, – лаконично ответил Александр. – Один из князей Голицыных очень хлопочет о том, чтобы статс-дамой сделалась какая-то его родственница. А у него весьма обширные связи.

Или некая княжна Голицына замыслила маленькую месть отвергнувшему ее Александру и подала своему отцу идею сделать так, чтобы место получил кто угодно, только не Амалия. Молодая женщина развеселилась. Как-то ее дядюшка заметил, что, когда тебя ненавидят, это гораздо лучше, чем когда тебя жалеют. Тогда Амалия не поняла, что он имел в виду, но теперь она отдала должное его своеобразной мудрости.

– Почему ты улыбаешься? – спросил Александр, от которого даже в темноте не укрылось выражение ее лица.

– Так, – беспечно ответила Амалия, переплетая свои пальцы с его пальцами. – Хорошо иметь врагов – только они показывают нам, чего мы стоим!

– Должен признаться, что я все-таки предпочитаю друзей, – ответил Александр, целуя ее руку. – Мама уверяет, что после того, как ты стукнула ее по спине, у нее останется синяк, но я заверил ее, что ты сделала это не нарочно.

– Хорошо, в следующий раз, когда она подавится, я вообще к ней не притронусь, – отозвалась Амалия.

Но Александр полагал, что хорошо знает свою жену, и оттого ни секунды ей не поверил.

– До чего же ты жестока! – воскликнул он с притворной укоризной в голосе. – Какое счастье, что у меня такая жена…

И оба засмеялись так искренне, так молодо и так беззаботно, что даже кучер на козлах, до которого долетел их смех, заулыбался.

Луна показалась в небе, осветила темную громаду Исаакия, медного всадника, гладь Невы, каналы, улицы, дворцы и притоны. Она заглянула в окно узника, который крепко спал, и в окно учителя, который дописывал свою статью о Пушкине. Поставив точку, Иван Николаевич сложил листки, задул лампу и отправился спать.