Драма в Восточной Пруссии. Судьба 1-й русской армии генерала Ренненкампфа

На следующее утро, проснувшись, А.А. Успенский увидел, что, недалеко, при въезде в полыхавшую ночью усадьбу, почти напротив окопов была разбита клумба с цветущими георгинами, астрами и розами, среди которых на спине лежал убитый немецкий солдат. «Остекленевший взор его устремлен был в небо»^{295}. Отвернувшись, капитан вспомнил, что во вчерашнем бою у Кляйн Шонау в его полку «много было убитых и раненых, которых увозили в полевые госпиталя»^{296}.

Ковно. Лазарет Николаевской общины.

В лазарете Николаевской общины хорошо знали, что одна из сестёр милосердия, Н.В. Плевицкая известная исполнительница народных песен и романсов. Её не раз просили выступить перед ранеными офицерами. «По временам, устраивались концерты …в офицерском отделении»^{297}, — писала певица в своих воспоминаниях.

«… А иногда мои песни требовались как лекарство.

Помню, сестра пришла однажды ко мне в палату из офицерского отделения и просила помочь ей успокоить тяжелораненого»^{298}. У этого раненого офицера был повреждён позвоночник, и его мучили страшные боли, он постоянно стонал. Справиться с болью страдальцу не помогал даже морфий. Певица не могла отказать, она согласилась, надеясь хоть как-то уменьшить мучения офицера.

Придя в палату, Н.В. Плевицкая села возле неподвижного раненого и «тихо мурлыкала песни, и под них он затих и уснул. Я долго-долго сидела не шевелясь, так как он крепко держал мою руку»^{299}. Песни Н.В. Плевицкой помогли офицеру. Она «не раз потом» пела «ему колыбельные песни»^{300}.

Уже через много лет в эмиграции, в 20-е годы, певица встретила этого офицера в Берлине, имя, которого так и осталось неизвестным. «Он пришёл ко мне за кулисы совершенно здоровый, чем меня приятно поразил», — удивлённо написала Н.В. Плевицкая. — «А ведь …лежал без движения и мы сестры, думали, что он останется калекой»^{301}.

Ночь с 17/30 августа на 18/31 августа 1914 года. Отдельно стоящий хутор между Левиттен[179]и Висденен[180]. Сторожевое охранение Лейб-гвардии кирасирского полка.

Ночью совсем недавно уснувших офицеров эскадрона, расположившихся на ночлег в хуторском доме, разбудил вестовой из штаба полка. Войдя комнату, он произнёс в темноте ровным голосом: «Вашему Высокоблагородию приказание»^{302}.

При тусклом мерцающем свете только что зажжённой свечи, командир эскадрона прочитал приказ: «К деревне Акерау[181] (что в 12 километрах к северо-востоку от Вас) должна была сегодня подойти дивизия нашей пехоты. Немедленно вышлите офицерский разъезд с целью 1) сообщить в её штаб обстановку и 2) настоятельно просить о её немедленном содействии нам — наступлением на Удерванген[182]. Никаких кроки[183] или записок о расположении и составе наших войск при себе не иметь. Всё хранить в памяти.

С рассветом выслать второй офицерский разъезд на деревню Либенау[184]. Задача — наблюдение за дорогами между железнодорожной линией и болотом Целау. Срок до 12 часов дня»^{303}.

Задание для первого «разъезда» было крайне опасным. Чтобы добраться до штаба дивизии, «разъезду» предстояло пройти через сплошное немецкое сторожевое охранение^{304}. Другого пути не было. По очереди в наряд должен был идти Г.Г. Христиани, но Г.А. Гоштовт и другой офицер Чебышов воспротивились, считая, что из-за сложности поставленной задачи всё должен решить жребий. Несмотря на отчаянные протесты Г.Г. Христиани, офицеров поддержал командир эскадрона. Это был и акт благородства со стороны гвардейских офицеров, и попытка перехитрить судьбу, но война всё сама расставила по своему беспощадному усмотрению, и обмануть её ещё никому и никогда не удавалось. Возможно, что-то подобное почувствовал в то мгновение и Г.Г. Христиани, но он ничего не сказал. Промолчал. Дав возможность распорядиться своей жизнью жребию. Жребием стал платок с узелками.

Г.А. Гоштовт, Г.Г. Христиани и Чебышев — все разом дёрнули за концы платка. Г.Г. Христиани выпало остаться в охранении, Чебышеву — наблюдать за дорогами, Г.А. Гоштовту — ехать в штаб дивизии. Корнет тут же приказал седлать коней. Семь кирасир были в его распоряжении. Г.Г. Христиани вышел на улицу проводить Г.А. Гоштовта. «С неба, будто сквозь сито»^{305}, падал «мелкий холодный дождик»^{306}. Было темно и промозгло. Помолчали. Г.Г. Христиани подошёл к лошади корнета и, похлопав её по шее произнёс: «Хорошо она тебе служит; удачное приобретение ты сделал»^{307}. На том и простились. Корнет подал знак, и разъезд тронулся со двора, тут же скрывшись в темноте.