К «8 часам вечера»{388}
остатки батальона подошли к краю леса{389}. Впереди лежал пока невидимый, но указанный на карте перекрёсток дорог. Вернувшаяся разведка доложила, что на перекрестке расположилась «на отдых»{390} «колонна противника, силою в два батальона с одной батареей и понтонным парком»{391}. Путь был закрыт. Неожиданно в тылу «появился немецкий разъезд, но он был отогнан несколькими выстрелами»{392}. Стало особенно тревожно от осознания того, что этот отогнанный разъезд мог быть авангардом немецкой части, готовой в любой момент ударить в тыл батальону. Немецкая колонна, расположившаяся на перекрёстке дорог, всё ещё не заметила русскую пехоту, поэтому решение созрело в голове подполковника Д.Н. Постникова молниеносно. Он отдал приказ идти на прорыв[239].Наступающие роты не открывали огонь до последнего. Немцы, заметив двигавшихся на них по перпендикулярной дороге «юрьевцев», в уже еле различимом сумеречном свете наступающей ночи, приняли их за своих. И стали что-то кричать. До слуха передних шеренг долетело: «Wer die?»[240]
,{393}. И в этот момент батальон бросился в атаку с криками «Ура»{394}. Немцы были опрокинуты и сметены. «В паническом страхе неприятельская колонна бросилась врассыпную»{395} и не смогла оказать никакого сопротивления. И только когда батальон прорвался, немцы, придя в себя, открыли беглый огонь{396} по уже скрывшимся в темноте ротам. Подполковник оглянулся на звуки выстрелов и увидел огненные вспышки, на мгновение вырывавшие силуэты немецких солдат из сгустившейся тьмы, и не сразу почувствовал, что был ранен. Ранен легко, вскользь, в ступню правой ноги{397}. Но это было уже не важно, ибо главное было сделано. Прорыв удался, немцы не преследовали.Глубокой ночью, так и не отдохнув, передвигая ноги только усилием воли, батальон пересёк железную дорогу и шоссе{398}
и вышел на берег Ангераппа у деревни Ессен{399}.[241] Перейдя вброд эту неширокую реку, люди из последних сил{400} двинулись на Гумбиннен, где утром 30 августа/12 сентября «попали в волну беспорядочно отступавших обозов»{401} 1-й армии и только тогда поняли, что вырвались из окружения, что остались живы.Во второй половине дня 29 августа/11 сентября 1914 года, когда батальон Д.Н. Постникова вёл арьергардные бои под Инстербургом, в двух десятках километрах восточнее, в потоке отступающих войск, двигался эскадрон Г.А. Гоштовта. Ближе к вечеру он вступил в Гумбиннен, где взору корнета открылся весь хаос армейского отступления, весь масштаб разразившейся катастрофы. «Батареи, парки, обозные колонны, — писал корнет, — плотной массой текут по улице между двумя рядами деревьев… Словно ручьи втекают с боковых улиц справа новые обозы и растворяются в общей массе… «Сплошной гулкий грохот двигающихся орудий и повозок, крики, брань наполняют город непрерывным шумом. Наша бригада, оставив, не доходя до города, наблюдателей, пытается навести порядок… У восточного выхода из Гумбиннена разветвляются две дороги; по ним разбиваем и направляем течение обозов»{402}
.В самом же городе интендантские службы, застигнутые врасплох отступлением, уже не успевая вывести часть армейского имущества, торопливо сбрасывали в неглубокую Писсу[242]
продовольствие, амуницию, снаряжение{403}.[243] И освободившиеся от груза интендантские телеги спешно вливались в поток отступающих войск.Г.А. Гоштовт видел, как были крайне измождены солдаты и их командиры, пройдя за день, часто с боями, по двадцать-тридцать и более километров. В Гумбиннене «…широкие тротуары заняты отдыхающей пехотой. Усталые люди лежат или сидят на каменных плитах, большей частью сняв сапоги с ног, натёртых длинным переходом»{404}
. Но даже он не мог себе представить до конца, какие неимоверные трудности пришлось преодолеть этим пехотинцам, чтобы дойти до Гумбиннена и дальше до русско-германской границы. «Чем питались мы эти трое суток (отступления. — Н.П.)? — написал на страницах своих воспоминаний командир роты 97-го Лифляндского пехотного полка А.Г. Невзоров. —Чем Бог послал, ели зелёные яблоки, репу, морковь, сырую картошку, всё, что находили в огородах. Воды в колодцах не было, все они были вычерпаны. На дне была лишь жидкая грязь. Идти трое суток с боями, не пивши, не евши и не спавши было весьма тяжело. И, когда на ночном переходе, пройдя 50 минут, делался привал на 10 минут, то моментально весь полк ложился на землю и засыпал… Сколько трудов стоило офицерам и фельдфебелям поднять всех и продолжить движение. Но люди шли. Лошади же отказывались. Моя лошадь не желала идти, и когда я садился на неё, она просто ложилась. Пришлось бросить её»{405}.