Драмы и комедии

Из боковухи появляется  Г у с ь к о в.

Г у с ь к о в. Прочь! Лельку… нашу Лельку… Он и меня, всех он готов ради шкуры своей. А я-то в эти дни, когда голова светлела, совестью мучился! Может, не понял я его?.. Деньжонки по-дружески… А он перепугался… раньше времени из могилки вытащу… покойничек!

Я н у ш к и н. Тереха… что ты выдумываешь, Тереха?

Г у с ь к о в. Иди, Лелька. Дай мне с ним посчитаться. У нас мужской разговор.

Е л е н а  уходит.

Вот что, ах, друг ты мой… Сейчас уже поздно, а завтра я побываю в здешнем райкоме партии. Одним толчком или больше, а я тебя растолку.

Я н у ш к и н. Терентий… Останемся друзьями. Я ценю дружбу, ценю!

Г у с ь к о в. Может, накинешь еще полсотни к тем обещанным тремстам?!

Я н у ш к и н. Тише, тише, Гусек… Иль ты все еще на взводе? Милый, ты же в армию мечтаешь.

Г у с ь к о в (с силой). Вот теперь ты меня не собьешь. Смешно тебе? Такой запойный оборванец — и вдруг армия? А у меня сердце в военной форме. Ясно тебе? Сброшу эти тряпки, отлежусь, поправлю замковую часть…

Я н у ш к и н. Тебе никто так не поможет, как я!

Г у с ь к о в. Подстилаешься? Так слушай, ах, друг ты мой… Подыхать буду с голоду, а протяни ты кусок хлеба — руку отшибу! Может, бюро райкома, которое назначено на среду, — по делу о погибших посевах — отложат пока, чтоб кое-что вспомнить из истории твоего аппетита.

Я н у ш к и н. Да? (Медленно, с нескрываемой ненавистью.) История аппетита?.. А документы? Где они?! Теперь не так-то легко оклеветать человека. Вон… Босяк, лагерная шваль… Вон!

Г у с ь к о в. Вот кому Тереха от своей щедрой молодости подарочек сделал… Галстук, одеколон? Да нет же, самую малость — жизнь подарил. (Яростный, идет на Янушкина.) А верни-ка подарочек, друг!

Янушкин испуганно пятится, но Гуськов вдруг останавливается. Стиснув зубы, он делает несколько шагов к двери, ведущей на веранду. Силы покидают его, он подвигается, опираясь на стену, чтобы не упасть. Из внутренней двери пугливо выглядывает  Ш у р и к.

Я н у ш к и н. Довоевался… (Быстро наливает воды, подает Гуськову.) Выпей… пей воду…

Г у с ь к о в. Прочь!.. (Вышибает стакан из руки Янушкина.)

Я н у ш к и н. Ты! Герой… Держись, держись за меня! Обопрись… ну!

Г у с ь к о в. Прочь… (Вдоль стены подвигается к двери.) Опираются на человека… а ты…

Я н у ш к и н (торопливо наливает еще воды, находит пузырек, наливает в воду капли). Пей, пей! Слышишь? Не мои, не мои! Леночкины капли… валерьянка… лекарство!

Г у с ь к о в. Пошел к черту!

Я н у ш к и н. Опасно, опасно, дурак… У тебя же сердце.

Г у с ь к о в. Вот что у тебя?

Я н у ш к и н. Пей, пей, говорю!

Г у с ь к о в. Сам пей… жри… окапывайся… (Добравшись до окна, ударом руки распахнул его.)

Я н у ш к и н. Пей… Приказываю! Капитан Гуськов…

Г у с ь к о в (смеется). Рядовой я… ах, друг ты мой… рядовой запаса… (Передвинулся наконец к двери, ведущей на веранду, выпрямился.) Лелька! Лелька…

Торопливо входит  Е л е н а.

Валидол… валидол в мешке…

Ш у р и к (вбежав). Здесь! Вот мешок.

Входит  Г р и г о р и й. Шурик достает мешок из-за шкафа, передает Григорию.

Г у с ь к о в. Гриша, валидол! Трещит моя замковая часть… Это бывает… бывает…

Елена выводит Гуськова на веранду. Григорий быстро выходит туда же и возвращается в комнату, держа на ладони бесполезный уже кусочек сахару, смоченный валидолом. И все же, словно не веря в смерть Гуськова, Елена метнулась к телефону.

Е л е н а. Скорую помощь… Да!.. Скорая?.. Запишите… улица Декабристов, двенадцать. Здесь… умер… да, умер человек… (Опускает трубку, смотрит на Янушкина.) Они спросили, отчего он умер.

Долгое молчание. Григорий медленно выходит на веранду. В окно влезает  Г о ш а.

Г о ш а. Эй, начальство! Все обегал. «Белой головки» нет, получай «сучок»! (Ставит на подоконник бутылки с водкой, переводит взгляд с Янушкина на Елену, Шурика — и улыбка покидает его лицо. Выходит на веранду.)