Драмы и секреты истории, 1306-1643

Наконец, вернувшись в 1440 г. из плена во Францию, он женился на Марии Клевской, дочери герцога Клевского, Бергского и Юханского, графа де Равенсберга, которому принадлежал и ряд прочих земель на западе Германии (Рейн-Вестфалия).

Мария Клевская, родившаяся в 1432 г., была моложе его более чем на 40 лет. Эта немка, воспитанная при Бургундском дворе (в то время самом распутном из всех европейских дворов), была очень хороша собой. Миниатюрная блондинка, она носила расшитые золотом платья, прозрачные чепцы, дорогие меха и множество драгоценностей, прогуливалась, как велела романтическая мода, в окружении борзых собак, а также сочиняла нежные и меланхоличные стихи.

Двор Карла Орлеанского не состоял сплошь из одних дам и девиц, их утонченное общество уравновешивалось молодыми сеньорами, все они в большей или меньшей степени были влюблены в Марию Клевскую, тайно ухаживали за ней, и она их не отвергала.

И вот Мария Клевская оказалась беременной и родила дочь. В окружении короля Людовика стали раздаваться насмешки. Что ответил на это Карл? Ничего. Нужно думать, что у Марии хватило красноречия, а ее супруг сумел разыграть удовлетворенность или снисходительность. Как бы то ни было, она подарила ему затем еще двух дочерей.

И тогда, осознав, что Карл Орлеанский решил либо притвориться слепым, либо любой ценой обрести наследника мужского пола, она стала выставлять напоказ свою связь со своим «кастеляном»[124], безвестным оруженосцем по имени Рабаданж, вплоть до того, что демонстрировала свою безумную страсть к нему, приказав украсить стены своих покоев гобеленами, на которых имя возлюбленного было начертано в форме выразительного ребуса, изображавшего брыжи и ангелов[125].

И вот 27 июня 1462 г. в замке Блуа родился мальчик, которого все сочли сыном упомянутого Рабаданжа. Надо сказать, что Карлу Орлеанскому шел в ту пору 71-й год, а средняя продолжительность жизни (особенно у мужчин) составляла тогда 43 года. А Марии Клевской было 30 лет, и потому у двора Блуа были все основания усомниться в законнорожденности этого ребенка. К тому же старый герцог давно уже не наведывался в спальню к красавице герцогине…

Но этого ребенка Карл тотчас же признал законным наследником имени и титулов Орлеанского дома.

Между тем был некто, у кого происходящее вызвало досаду. По поводу первых проказ Марии Клевской Людовик XI лишь посмеивался в своем замке Плесси-ле-Тур. Но появление на свет этого наследника мужского пола осложняло его планы. У него был лишь один сын, будущий Карл VIII, его собственный незаконнорожденный сын, но в жилах которого текла королевская кровь. И если бы он умер — а его уже раз пытались похитить и другой раз отравить, — корона перешла бы к Орлеанскому дому, и эта мысль приводила его в негодование.

И уж совсем как в насмешку Карл Орлеанский попросил короля Людовика быть крестным отцом его ребенка. Итак, Людовик XI прибыл в Блуа, отпустил несколько колких замечаний, в ответ на которые Карл сделал вид, что не понял их, и последовал за незаконнорожденным ребенком к купели. Но когда младенец помочился на рукав королевского камзола, король разразился гневом. Суеверный Людовик XI узрел в этом происшествии дурное предзнаменование для своего потомства. Действительно, его собственному сыну, будущему Карлу VIII, суждено было умереть, не оставив после себя ребенка мужского пола.

Правда, и новорожденный бастард Орлеанский, будущий Людовик XII, впоследствии умер, также не оставив потомков мужского пола.

На смену вымершей ветви Капетингов пришла ветвь Капетингов-Валуа. Она сменилась по той же причине ветвью Валуа. Цикл завершила ветвь Бурбонов, ничего при этом не изменив.

Воистину можно поверить, что проклятие, брошенное 22 марта 1314 г. из пламени костра Жаком де Моле, последним великим магистром ордена тамплиеров, вихрем возмездия пронеслось сквозь века, поражая всех потомков Филиппа Красивого.

Связь Марии Клевской, герцогини Орлеанской, со своим слугой была, впрочем, скандальным образом оглашена и узаконена вскоре после смерти Карла Орлеанского 4 января 1465 г. Красавица герцогиня к изумлению двора Блуа перед лицом такого мезальянса поспешила выйти замуж за своего милого кастеляна, или «постельничего», в двойном смысле этого слова (П. Ансельм де Сент-Мари. Генеалогическая история Французского дома, I).