Драмы. Новеллы

Однако, когда маркиза сказала, что сойдет с ума, мать, поднявшись с дивана, воскликнула:

— Прочь! прочь, презренная! Пусть будет проклят час, когда я тебя родила! — и покинула комнату.

Маркиза, у которой снова потемнело в глазах, привлекла к себе акушерку и, дрожа всем телом, положила ей голову на грудь. Прерывающимся голосом она спросила, как в таких случаях действуют законы природы и возможно ли бессознательное зачатие. Акушерка с улыбкой распустила ей шаль и отвечала, что едва ли это могло случиться с маркизой. Нет, нет! — отвечала маркиза, она зачала сознательно, ей только вообще хочется знать, существует ли такое явление в природе. На это акушерка отвечала, что, кроме пречистой девы, это еще не случалось ни с одной женщиной. Дрожь маркизы становилась все сильнее; ей показалось, что роды начнутся немедленно, и она стала умолять акушерку, еще крепче прижавшись к ней в судорожном страхе, чтобы та ее не покидала. Акушерка ее успокоила. Она уверяла, что до родов еще далеко, указала ей средства, как в подобных случаях оградить себя от людского злословия, и выразила мнение, что все еще устроится. Но так как эти утешения пронзали сердце несчастной женщины, будто ножом, то она взяла себя в руки, заявила, что ей лучше, и попросила свою собеседницу оставить ее.

Не успела акушерка покинуть комнату, как маркизе принесли письмо от матери следующего содержания:

«Господин Г. выражает желание, чтобы при настоящих обстоятельствах она покинула его дом; он отсылает ей при сем документы, касающиеся ее имения, и выражает надежду, что бог оградит его от несчастья свидеться с нею». Письмо это, однако, носило явные следы слез, и в углу стояло смазанное слово: «Продиктовано». Горькие слезы брызнули из глаз маркизы. Оплакивая заблуждение родителей и несправедливость, которую эти прекрасные люди невольно совершали, она направилась в комнаты, занимаемые ее матерью. Ей сказали, что та у отца. Шатаясь, пошла она к отцу. Найдя дверь запертою, она опустилась перед ней на колени и, призывая в свидетели всех святых, с рыданием заверяла в своей невинности. Так она пролежала несколько минут, когда дверь отворилась, вышел лесничий с пылающим лицом и спросил: разве она не слыхала, что комендант не желает ее видеть. Маркиза воскликнула, горько рыдая: «Мой милый брат!» — ворвалась в комнату, восклицая: «Дорогой отец!» — и простирая к нему руки. При виде ее, комендант повернулся к ней спиной и поспешно удалился в спальню. Когда она последовала за ним, он воскликнул: «Прочь!»— и хотел захлопнуть за собою дверь; но так как она, не переставая плакать и умолять его, мешала ему запереть дверь, он внезапно отпустил ее и бросился к задней стене, пока маркиза входила в спальню. Она упала к его ногам и с трепетом охватила его колени, хотя он повернулся к ней спиной: в эту минуту пистолет, который он сорвал со стены, выстрелил в его руке, и заряд с грохотом ударился в потолок.

— Боже милостивый! — воскликнула маркиза, побледнев как полотно, поднялась с колен и выбежала из покоев отца. — Сейчас же запрягать! — сказала она, входя к себе; в полном изнеможении опустилась она в кресло, поспешно одела детей и приказала укладывать вещи. Она держала между колен меньшую девочку и закутывала ее в платок, собираясь, так как все было готово к отъезду, уже садиться в карету, когда вошел ее брат и от имени коменданта потребовал, чтобы она оставила детей и передала их ему.

— Моих детей? — спросила она и встала. — Скажи своему бесчеловечному отцу, что он может прийти и застрелить меня, но не может отнять у меня моих детей! — С гордым видом, в сознании своей невинности, она взяла на руки детей, отнесла их в карету, — брат не посмел задержать ее, — и уехала.