Затем прижалась горячим телом к своему партнёру — и повалила его на пол.
Прерывисто дыша, борясь с головокружением, Кара обнажала Сна, расстёгивая пуговицы его рубашки, окропляя жадными поцелуями его тело, тут и там оставляя укусы.
Парень помогал ей расстегнуть свои джинсы, срывая последнюю завесу.
Зов плоти требовал своё.
Легко вскрыв обёртку, Кара обхватила его у основания и, держа защитный покров губами и руками помогая себе, укрыла собою Сна. А после — нависла над ним, одарила парня лёгким игривым взглядом, тряхнула головой.
Её партнёр подался к ней, а та — прижалась к нему. Волна за волной накатывались они друг на друга — и так же отстранялись. Снова и снова, ускоряясь, сплетаясь в единый горячий клубок.
Острое, обжигающее чувство. Отдалить последний миг, держаться как можно дольше. Пьянящее желание взорваться, выплеснуть накопившуюся боль и тоску в едином всплеске возбуждения — и столь же сильная тяга остановиться, оттянуть мгновение блаженства.
Захватывающий душу яд.
Некогда быстрые и резкие, движения стали плавными, тёплыми, медленными. Кара управляла им. Сама задавала темп. А ей хотелось ещё. Она видела глаза своей жертвы — снова подчинённого её воле — и вела его.
Сон обхватил её талию, силясь слиться с ней. Но нет, она поднялась — а после — резко, сильно — опустилась, впуская его в себя. Задержалась на миг, легко качнулась, подалась вперёд — и выгнулась, сжалась.
Затаив дыхание, жертва всецело отдаваясь своей пленительнице, вторя каждому её движению.
Ещё рывок — и он затрясся, притянул девушку к себе, снова сливаясь с ней в единое целое в горячем потоке чувств.
В глазах потемнело. Реальный мир перестал существовать, уступая место бесконечному бессознательному.
Лишь спустя какое-то время Сон пришёл в себя, откинувшись навзничь, смотря в потолок рассеянным взглядом. Кара всё ещё обвивала его тело собой, тяжело дыша, довольно переводя дух.
Заметив, что её партнёр очнулся, она довольно улыбнулась и снова поцеловала его, а после — слезла, потянулась за одеждой.
— А ты неплох, — заметила она сидя рядом, натягивая джинсы. — Мне понравилось. Многих уже оприходовал?
— Ты вторая, — всё ещё находясь в ином мире признался Сон. Кара кивнула, уважительно присвистнула.
— Тем более неплох. Далеко пойдёшь, мальчик. Сколько тебе?
— …адцать, — прошептал парень, лишь отдалённо отдавая себе отчёт о ходе диалога.
Девушка не стала уточнять возраст. Да и едва ли её это интересовало на самом деле.
Уже одевшись и поправив растрёпанные волосы, она подошла к окну и закурила. Там ничего не менялось, кроме исполняемых песен и голосов: кто-то отходил по своим делам, кто-то наоборот выползал из берлоги. Здесь праздник не кончается до тех пор, пока сами люди не решат разъехаться по домам.
Сон, всё ещё уставший и голодный, но отдохнувший душой, так же спешно одевался. Он совсем потерял счёт времени и только теперь вспомнил о Полине. Пойти к остальным было бы отличной идеей, только где же там её искать?
***
Что до самой Полины, она уже во всю жрала хозяйское «Jack Daniels» и врывалась в тусовку. Горел костёр мечты, куча знакомых и не очень завывали под пьяную гитару «Проклятый старый дом», диск луны, служивший шаром этому танц-полу освещал заброшенный особняк.
Лея — подруга по говнарской юности — обнимала её и пила вместе с ней. Обрыдлые интеллектуалы, роскошные квартирники с правильной музыкой, вековечные монолиты городов — к чёрту всё это, когда есть этот прекрасный праздник. Сансара — от того, что все здесь со всеми, не пойми как, не пойми куда, крутятся, гуляют, оттягиваются — а потом переживают бремя перерождения ввиду тяжёлого похмелья в тщетных попытках вернуть себе память о былых днях, как правило находясь уже в другом месте и в другом времени: в поезде, на вокзале, или где-то на отшибе. Сансара — это про радость. Сансара — это про жизнь.
Кто-то посмотрел на луну, перевёл взгляд на часы, и протяжным голосом пьяного глашатая объявил полночь.
Некто патлатый, в чёрных круглых очках, соломенной шляпе, в вышиванке и шароварах, с внешностью борова и харизмой медведя — старик Нанай — попросил себе гитару. В просьбе не отказали, инструмент подали. Полночь — так полночь, надо соблюдать традиции.
Кто могли ходить — подтянулись к костру, садясь дружным кругом. Старик Нанай закинул ногу за ногу, провёл мощной широкой ладонью по струнам, и проникновенным душевным басом затянул:
«
— Гремит в лесу, — подхватил молодняк, — посуда! Готовится стряпня.
Сколько же здесь, чёрт подери, старых лиц. Всех неупомнишь, особенно на звенящую башку. Ну и к чёрту, зато все свои. Можно поорать. Можно гулять.
— Уже накрыт огромный стол, — хрипло улыбался Нанай, — зажарен чудный поросёнок.
— И-и-и, — затягивали остальные, взявшись за руки, качаясь вокруг костра, — славный тролль несёт
Добротного пивца бочонок, — хором продолжали друзья.
Костёр пылал до небес, освещая лица собравшихся людей. Все они улыбались, все они были счастливы.