Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

Занавес поднимается и открывает мирную библиотеку, озарённую косвенными лучами полуденного солнца. С одной стороны комнаты отворённые окна смотрели в сад, откуда входил воздух, напитанный благоуханием роз и резеды. Пол, покрытый белыми циновками, кресла и диваны в белых глянцевитых чехлах придавали комнате вид свежести и прохлады. Стены были завешаны картинами, мастерскими произведениями знаменитых европейских художников; бронза и гипс, расставленные со вкусом и искусством, служили доказательством артистических наклонностей в хозяине. Близ открытого окна, за небольшим столом, на котором стоял серебряный кофейный прибор античной формы, и серебряный поднос с мороженным и фруктами, сидело двое молодых людей. Один из них уже был представлен читателям при описании нашей героини в предшествовавшей главе. Эдвард Клейтон, единственный сын судьи Клейтона, и представитель одной из старинных и известнейших фамилий Северной Каролины, по наружности имел большее сходство с портретом, описанным нашей бойкой молодой подругой. Он был высок, строен, с некоторой неловкостью в движениях и беспечностью в одежде, которые могли бы произвести весьма невыгодное впечатление, если б не смягчались прекрасным и умным выражением головы и лица. Верхняя часть лица имела выражение задумчивости и силы воли с лёгким оттенком меланхолической серьёзности; часть лица, около глаз, озарялась, от времени до времени, особенно во время разговора, проблеском какой-то неправильной игривости, которая обнаруживает ипохондрический темперамент. Рот, по нежности и красоте своего очертания, мог казаться женским, а улыбка, иногда игравшая на нём, имела особенную прелесть. Улыбка эта, по-видимому, принадлежала одной только половине лица; она никогда не поднималась до глаз, никогда не нарушала их печального спокойствия, их постоянной задумчивости. Другой молодой человек представлял собою во многих отношениях контраст первому. Мы отрекомендуем его читателям под именем Фрэнка Росселя; скажем ещё, что он был единственный сын некогда замечательной и богатой, но теперь почти совсем разорившейся фамилии в Виргинии. Полагают многие, что сходство характеров служит прочным основанием для дружбы; но наблюдение говорит, что основание это бывает прочнее при соединении противоположностей, в котором один чувствует влечение к другому, вследствие какого либо недостатка в самом себе. В Клейтоне сильный избыток тех способностей души, которые заставляют человека углубляться в самого себя и вредят действительности внешней жизни, располагал его к деятельным и практическим характерам, потому что последние постоянно имели успех, который он ценил, хотя сам не был в состоянии достичь его. Непринуждённые манеры, свобода действий, всегдашнее присутствие духа при всякого рода крайностях, встречающихся в общественной жизни, уменье воспользоваться мимолётными событиями,— вот качества, которыми редко бывают одарены чувствительные и глубокие натуры, и потому последние часто ценят их так высоко. Россель был одним из тех людей, которые в достаточной степени бывают одарены многими высокими дарованиями, чтоб уметь оценивать присутствие этих дарований в других, и в недостаточной степени владеют каждым из них, чтоб возбудить к полезной деятельности самую сильную способность своей души. В его умственном запасе все подчинялось ему, и все было в готовности. Ещё в детстве он отличался понятливостью и находчивостью. В школе без него ничего не делалось: он был "славным малым" во всех играх, зачинщиком всех шалостей; лучше всех своих товарищей он умел пользоваться слабой стороной учителя. Часто выводил он Клейтона из затруднительного положения, в которое Клейтон впадал чрез доброту души своей, чрез своё благородство, чрез эти два чувства, обнаруживаемые им более того, чем требуется для сохранения выгод своих в сфере, как мальчиков, так и взрослых людей; и Клейтон, не смотря на своё превосходство, любил Росселя и подчинялся ему. Божественная часть человека стыдится сама себя, становится недоверчивою к себе, не находит себе приюта в этом мире, и благоговеет перед тем, что принято называть здравым рассудком; а между тем, здравый рассудок весьма часто, с помощью своей проницательности, усматривает, что этот бесполезный страх, это благоговение, со стороны высшей способности души человеческой, имеет ценность высокую; поэтому-то практическая и идеальная натуры стремятся одна к другой. Клейтон и Россель были друзьями с самого раннего детства; вместе провели они четыре года в одном колледже, и инструменты в высшей степени различных качеств разыгрывали до этой поры житейские концерты, весьма редко нарушая гармонию. Россель был среднего роста, стройного гибкого сложения; все его движения отличались живостью и энергией. Он имел доброе открытое лицо, светлые голубые глаза, высокий лоб, оттенённый густыми курчавыми каштанового цвета волосами; его мягкие губы носили приятную и с тем вместе полунасмешливую улыбку. Его чувства, хотя и не совсем глубокие, легко приводились в движение; его можно было растрогать до слез или заставить улыбаться, смотря потому, в каком настроении духа находился его друг; но при этих случаях он никогда не терял равновесие в чувствах своих, или, употребляя его выражение, никогда не выходил из себя. Однако ж мы слишком растягиваем наше описание. Не лучше ли читателю послушать их разговор и тогда он может судить об этих лицах как ему угодно.