Дредноут

Машина была в шесть-семь раз выше ее — то есть высотой тридцать пять, а то и все сорок футов, а в обхвате примерно с повозку, на которой они недавно ехали. Фигура лишь в общих чертах повторяла формы человека, голова напоминала перевернутую корзину, в которую влезла бы лошадь, из горящих красных глаз били лучи более яркие, чем лампы маяка. Лучи шарили по верхушкам деревьев. «Гуляка» искал. «Гуляка» охотился.

— Идемте. — Йенсен вклинился между девушкой и механическим существом, показав мимоходом поднятый вверх большой палец, и повел сестру в сторону ряда брезентовых палаток, хлопающих на ветру незакрепленными пологами.

Но Мерси не могла отвести взгляда от машины.

Не отрываясь смотрела она, как сгибаются и разгибаются скрипящие, но почти человеческие с виду суставы, как сочится из каждого локтя и колена, оставляя на стали черные полосы, масло или какая-то техническая смазка. Она увидела, как серокожее существо обнаружило то, что искало, указало само себе на дорогу и зашагало, пыхая клубами черного дыма, вырывающимися из стыков деталей. Механический ходок маршировал не быстро, но каждый шаг его покрывал значительное расстояние; и когда стальная нога опускалась на землю, раздавался глухой звон, словно ударяли в колокол с обмотанным тряпками языком. Овальные ступни бухали мерно, набирая темп, которому лучше всего подошло бы определение «медленный бег».

Радостными криками встретили конфедераты проход «Гуляки». Все уступали ему дорогу. В воздух взлетали шапки и гремели приветственные выстрелы, точно праздничный салют.

И тут в лесу, где-то в районе южных позиций, вырос огненный шар взрыва, он вознесся куда выше деревьев, и, хотя до него было не меньше мили, Мерси увидела его — и, кажется, даже ощутила жар.

— Вы с того дирижабля, ну, который упал? — спросил Йенсен.

— Именно, — подтвердила медсестра. — И это он только что взлетел на воздух, не так ли?

— Угу. Водород, понимаете.

— А как насчет той штуки? «Гуляки»?

— Что насчет него? — не понял солдат.

— На чем он работает? Не на водороде?

Йенсен помотал головой и пригнулся, чтобы нырнуть в палатку, приглашая сестру сделать то же самое.

— Вот уж нет. «Гуляка» создан в Техасе, и питает его переработанная нефть. Вы разве не чуете запах?

— Что-то я чую.

— Дизель. Так его называют, и вот почему наш «Гуляка» уложит их… как они там кличут своих «ходоков». Тех-то толкает пар. Двигаются они неплохо, но жутко нагреваются, и в беге нашим не чета, долго те нашего темпа не выдержат, не поджарив парней, которые сидят внутри. — Мужчина прервал объяснение, чтобы отдать честь парню в форме, стоящему в углу палатки. — Чез, — поприветствовал он второго человека, сидящего на раскладном стуле возле походной койки. — Мэм, это Джордж Чез, он присматривает за полковником. А это полковник Тадеуш Дюран. Сами видите, дела его не ахти.

— Посмотрим.

Мерси, подошла к раненому. Потом подтащила второй стул к краю койки и взяла у Джорджа Чеза лампу.

Ординарец — или кем он там приходился полковнику — явно намеревался выразить протест, но Йенсен приструнил его, сказав:

— Это сестра из Робертсона, Джордж. Упала прямо с неба, вот оно как. Очисти-ка ей пространство, чтоб было хоть где вздохнуть.

Джордж отодвинул свой стул.

— Я не знаю, что делать, — пожаловался он. — Я чиню машины; а как починить такое — не представляю!

Он приподнял лампу, осветив кровавую кашу на месте полковничьего лица, шеи, груди. Так изуродовать человека может крупная картечь или еще что похуже. Откинув одеяло, которым прикрыли полковника, Мерси исследовала повреждения, как нанесенную на карту тропу. Кое-где одеяло прилипло к пропитавшимся кровью самодельным повязкам, уже начавшим подсыхать, превращая все в клейкую сырую массу из хлопка, шерсти и растерзанной плоти.

— Джентльмены, не знаю, что вам и сказать…

— Скажите, что можете спасти его! — взмолился Джордж Чез.

Нет, этого она говорить не стала.

— Мне нужны все чистые тряпки, какие найдутся, и саквояж вашего врача, если его возможно принести сюда. Потом потребуется большой котел чистой воды, а если она будет горячей — совсем хорошо.

— Да, мэм. — Джордж по привычке или от облегчения козырнул девушке и вынырнул из палатки, радуясь поручению и тому, что он наконец может заняться чем-то полезным.

Офицер беспокойно топтался на месте рядом с Йенсеном.

— Для него уже ничего нельзя сделать, так? — спросил он.

— Может, если промыть раны, я увижу, насколько он плох, — ответила Мерси, подразумевая «да, ничего».

— Он умрет, верно?

Йенсен пихнул офицера в бок:

— Типун тебе на язык! Не говори о нем так: он здесь и, может, слышит тебя. С ним все будет хорошо. Чертовски хорошо, вот как будет.

Мерси очень сильно сомневалась в том, что полковник слышит хоть что-нибудь, а тем паче рассуждения о вероятности его выживания. Но когда ей принесли то, что она просила, медсестра принялась тщательно очищать раны, как можно осторожнее снимая ржавую корку, образованную слоями запекшейся крови и присохшей ткани. Она намочила лоскут, чуть тронула им черную от грязи кожу, и полковник застонал.