Дредноуты Балтики. 1914-1922 гг.

Нижние чины тоже перестали носить положенную одежду. Тем более что с 20 мая им было разрешено ношение штатского при увольнении на берег.[890] На снимке, запечатлевшем матросов линейного корабля “Петропавловск” на митинге летом 1917 г., единообразие формы отсутствует: многие сняли с бескозырок кокарды, кто-то заменил их якорем белого металла, часть надела белые летние чехлы на свои головные уборы.[891] На станции Белоостров 5 июля был задержан машинист I статьи линкора “Петропавловск” И. Климентьев за то, что был одет не по форме: фуражка сбита на затылок, длинные до плеч волосы, тельняшки не было, фланелевка перехвачена на груди брошкой.[892] На берегу матросы бригады позволяли себе появляться и в таком виде: “Ходил в черных лакированных туфлях с наутюженными брюками широкого клеша как у старого петуха, с косматыми ногами, заметал по улице пыль как метлой”.[893] Клеш в русском флоте был официально запрещен к этому времени.[894] В.В. Дыгало так характеризовал ситуацию: “… с большей силой с первых месяцев Февральской революции началась массовая перешивка матросских брюк на фасон с раструбом внизу, приобретавшим иногда нелепые, карикатурные размеры”.[895]

В дальнейшем, изменения формы стали носить настолько произвольный характер, что новый командующий Балтийским флотом контр-адмирал Д.Н. Вердеревский 7 июня отправил в Петроград начальнику Главного Морского Штаба капитану I ранга В.Е. Егорьеву запрос, в котором имелись такие строки: “…Между тем, из разговоров [! — Д.Б.] видно, что установился новый тип фуражек, синие кителя обшиваются кантами, на белые [летние — Д.Б.] кителя делаются наплечные знаки и т. д. Представляется необходимым составить сводку, какие приказания о форме одежды уже сделаны”.[896] Т. е. таким запросом Вердеревский фактически признал, что в этом деле он уже не контролирует ситуацию. Что уж говорить об отдельно взятом соединении. По сути, произошло нивелирование одного из атрибутов, регламентировавших службу. Исчезновение традиционной символики стирало психологическую дистанцию офицеров и нижних чинов, разрушая тем самым и систему подчинения.

Аналогичная неопределенность наблюдалась с другим важным атрибутом — присягой. 10 марта в штаб флота из морского министерства пришёл текст новой присяги с приказанием присягнуть по ней в ближайшее время.[897] 1 2 марта экипажи линкоров “Севастополь” и “Гангут” присягнули. Текст присяги звучал следующим образом: “Клянусь честью офицера (матроса) и гражданина и обещаюсь перед Богом и своей совестью быть верным и неизменно преданным Российскому государству, как своему отечеству. Клянусь служить ему до последней капли крови, всемерно способствуя славе и процветанию русского государства. Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российской государство, впредь до установления воли народа при посредстве Учредительного собрания. Возлагаемый на меня долг службы буду выполнять с полным напряжением сил, имея в помыслах исключительно пользу государства и не щадя жизни ради блага отечества.

Клянусь повиноваться всем поставленным надо мной начальникам, чиня им послушание во всех случаях, когда этого требует мой долг офицера (матроса) и не нарушать своей клятвы из-за корысти, родства, дружбы и вражды. В заключение данной мною клятвы, осеняю себя крестным знамением и нижеподписуюсь”[898]. Но затем пришло распоряжение отменить присягу, так как её текст будет дорабатываться (что, однако, не помешало опубликовать его в центральных газетах).[899] В дальнейшем текст новой присяги гак и не был прислан.

Важной причиной несоблюдения экипажами правил несения службы стала доступность отпуска в Гельсингфорс. После падения царского режима крупные митинги, проводившиеся в городе, давали возможность экипажам линейных кораблей бригады сходить на берег дополнительно.