Дрейк. Золотой адмирал

Она полагала, что наследник Декстер-холла, соответственно имеющейся у него информации, поступил с полагающимися приличием и заботливостью. За день до того, как его полувзвод кавалерии собрался на зеленой лужайке за господским домом, он весело пожаловал любовнице, которую собирался покинуть, кошелек, содержащий целых пять фунтов в монетах различного достоинства и чеканки. Но кроме того, он отдал ей нечто гораздо более ценное — тот лист бумаги форматом 13 на 17 дюймов, называвшийся «шутовским колпаком», на котором был записан тот факт, что Генри Уайэтт и его жена Кэтрин признали себя должниками Николаса Спенсера, который в присутствии нотариуса передал данное свидетельство о долге почтенному Френсису Декстеру.

На этот раз неподдельная нежность сменила в улыбке Френсиса Декстера плохо скрытую похоть.

— Призываю в свидетели всех сияющих ангелов Бога, Кэт Уайэтт, ты редкая, прекрасная бабонька, — сказал он. — Мне приятно, что у моего внебрачного ребенка будет такая чудесная красивая мать. — Он вскочил в седло, покрытое желтым бархатом. — Заходи ко мне, когда ему или ей что-нибудь понадобится — если пожелаешь. Клянусь, я не буду отрицать, что побочный ребенок — мой.

Кэт снизу вверх посмотрела на него — молодого, красивого, темноволосого, верхом на серой выезженной кавалерийской лошади, которая могла подняться на задних ногах и ударить передними копытами так же хитро, как боксер.

— Езжай, — сказала она низким голосом, окрашенным горечью и ненавистью слишком острыми, чтобы их можно было выразить. — Езжай и, когда окружат тебя враги, когда откажет тебе оружие и смерть заглянет тебе в лицо, вспомни, что мое проклятие тяжело лежит на твоей голове. Если же останешься цел на войне, тогда помни, что когда-нибудь Генри Уайэтт собьет с тебя спесь.

Почтенный сэр Френсис слегка побледнел, но, подбирая вожжи, все же рассмеялся резким скрипучим смехом.

— Гран мерси за такое прекрасное пожелание на дорогу, миссис Уайэтт! — прокричал он, дал шпоры коню и ускакал галопом, оставив ее стоять, совсем как беременную нежеланную шлюху, сжимающую его кошелек и бумагу о долговом обязательстве Генри.

Все это вспомнилось, пока Кэт завертывала крошечное тельце Генриетты в чистые пеленки. Она с беспокойством осмотрела плохо сформированную ножку ребенка. Слава Богу, та выглядела немного прямей. Может, терпеливые растирания и поглаживания вернут ее в нормальное положение?

— Иди-ка сюда, моя сладкая маленькая разбойница, — ласково проговорила она и, взяв ребенка на руки, перенесла его в тень груши, где ветерок с Темзы, возможно, сумеет уменьшить сыпь, покрывающую эти нежные шейку и ручки. Когда она укладывала малютку в камышовую корзину, служащую колыбелью, тень, упавшая на траву рядом с ней, заставила Кэт испуганно обернуться и встревоженно посмотреть вверх — в нынешние времена Лондонский Пул так оживился, что в город потянулись всевозможные люди в поисках работы на кораблях ее величества или на судостроительных и судоремонтных верфях на берегу Темзы.

Кэт инстинктивно прижала к себе Генриетту, и ребенок завизжал.

— Гарри! — Он стоял перед ней, худой и мускулистый, совсем не такой, каким она его запомнила, но в синих глазах сиял все тот же спокойный свет, волосы оставались того же густого каштаново-рыжего цвета, так возбуждавшего ее в Сент-Неотсе.

— Кэт! Родная моя, милая! — вскричал он и широко раскинул руки.

Но сияние на его лице поблекло, когда Кэт, избегая объятий, отшатнулась от него, словно от нищего, пораженного какой-то отвратительной болезнью.

— О Гарри, Гарри! — запричитала она. — Неужели это действительно ты?

— Конечно, я. Почему ты пятишься от меня? Разве малютка, которую ты держишь, не наша?

— Да, она наша, но… но…

Его радостный взгляд погас, когда он заметил, как задирается вверх на ее вздувшемся животе коричневый залатанный передник из грубой шерстяной материи. Он снова шагнул к ней.

— Поцелуй меня, милая, ведь жуть как давно… — «Конечно, она просто прибавила в весе», — подумал Уайэтт. Но Кэт опять отшатнулась и пятилась до тех пор, пока ветви груши не преградили ей путь к дальнейшему отступлению.

— Кэт, — в голосе его появились натянутость и резкость. — Кэт, почему ты так странно глядишь на меня? Почему ты пятишься?

— О Г-гарри! Мне больше не… не подобает быть у тебя в объятиях или чувствовать, как ты целуешь меня своими д-дорогими губами.

Он выронил из руки обтянутый вощеной бумагой сундучок и заключил мать с кричащим ребенком в свои объятия.

— Посмотри на меня, Кэт, — потребовал он и крепко держал ее до тех пор, пока наконец ясные серые глаза жены не затрепетали, робко поднявшись, чтобы встретиться с его взглядом. — Прежде чем ты произнесешь хотя бы слово, знай: сейчас я так же уверен, как тогда, когда мы будем стоять пред Божьим престолом, в том, что, от какой бы напасти это ни случилось, это было не по твоей воле и не ради твоего удовольствия.

Почти грубо он взял у нее плачущего ребенка, восхищенно посмотрел на это крошечное, залитое слезами личико и спросил низким голосом:

— Как ты ее назвала?

— Твою д-дочку зовут Г-генриетта.