Дремлющая Бездна

Сегодня должно быть закончено строительство нового деревенского колодца. Гильдии эгг–шейперов в этом деле отвели необычно важную роль. Более того, автором новшеств был лично Эдеард. Он прекрасно знал, что многие жители деревни — вернее, все — сомневаются в его способностях, но мастер Акиим сумел убедить совет старейшин дать шанс юному ученику. В конце концов те согласились, но только потому, что терять было нечего.

Эдеард бегом спустился вниз, пересек узкий задний двор и нырнул в тепло трапезной гильдии. Как и в случае со спальней, обстановка в трапезной свидетельствовала о том, что гильдия эгг–шейперов знавала лучшие времена. Намного лучшие. В просторном зале все еще сохранились два ряда скамей вдоль длинных столов, за которыми хватило бы места для пятидесяти шейперов и их гостей, приглашаемых на праздничные трапезы. В дальнем конце комнаты стояла огромная печь, с двух сторон оснащенная металлическими духовками, над очагом можно было бы подвесить целую свинью. Этим утром пара ген–мартышек поддерживала в печи лишь небольшой огонь. Обычно люди избегали подпускать ген–формы к открытому огню, поскольку они оставались такими же пугливыми, как любое дикое животное, но Эдеард достаточно глубоко внедрил в их разум ясные недвусмысленные команды, чтобы ген–мартышки могли выполнять обязанности, не испытывая паники.

Эдеард выбрал место поближе к огню. Его разум обратился к ген- мартышкам с пакетом команд в режиме простейшего телепатического посыла. Юноша воспользовался упрощенной версией ментального наречия Кверенции, наглядно представляя себе желаемые действия, сочетая их с простыми командами и старательно избегая эмоций (о чем многие люди забывали, а потом не могли понять, почему ген–формы так плохо повинуются). Ген–мартышки тотчас засуетились; это были довольно рослые существа, достигающие веса взрослого мужчины, с шестью длинными ногами в нижней половине туловища и шестью еще более длинными руками наверху. Первые две пары были так близко расположены друг к другу, что казалось, будто они растут из одного плечевого сустава, тогда как третья пара размещалась сзади, вблизи от очень гибкого позвоночника. Жесткий белый мех, покрывающий тела животных, редел в области ладоней и суставов, что позволяло увидеть светло–серую шкуру. Голова, как и у всех ген–форм, была круглой формы, с выступающей вперед мордой наподобие собачьей; в нижней ее части, над короткой шеей, торчали загнутые назад уши с тремя лепестками тонкой, почти прозрачной кожи.

Перед Эдеардом появилась большая кружка горячего чая, за ней последовали тосты, миска с фруктами и тарелка омлета. Он энергично принялся за еду, мысленно прокручивая в голове заключительную часть дневной операции на дне колодца. Про–взглядом юноша заметил мастера Акиима когда тот был еще в домике, пристроенном к залу для старших шейперов. Про–взгляд Эдеарда мог уже проникать сквозь пару каменных стен, обрисовывая физические предметы теневыми силуэтами, тогда как мысли окружали их переливающимся ореолом. Большинство взрослых были лишены такого зрения, и Акиим испытывал гордость за дар воспитанника и за собственное обучение.

Старый шейпер вошел в зал и обнаружил, что ген–мартышки уже приготовили ему завтрак. Он одобрительно хмыкнул и по–отечески похлопал Эдеарда по плечу.

— Ты увидел, как я поднимаюсь со своей постели, парень? — спросил он, указывая на приготовленную тарелку с сосисками в томатном соусе.

— Нет, сэр, — с довольным видом ответил Эдеард. — Сквозь четыре стены Я еще не могу пробиться.

— Этого недолго осталось ждать. — Акиим поднес к губам кружку с чаем. — Если ты и дальше будешь так преуспевать, к середине лета мне придется спать за стенами деревни. Каждому нужно право на некоторое уединение.

— Я бы никогда не осмелился, — запротестовал Эдеард, а потом застенчиво усмехнулся, ощутив одобрение в мыслях старика.

Несколько лет назад мастер Акиим, как он сам говорил, отметил свой сто восьмидесятый день рождения, хотя, в каком это было году, вспомнить не мог. Продолжительность жизни на Кверенции предположительно составляла около двухсот лет, вот только ни в Эшвилле, ни в окрестностях Эдеард не встречал ни одного человека, который прожил бы так долго. Тем не менее почтенный возраст Акиима читался и в трех подбородках, свешивающихся на толстую шею, и в сеточке красных и фиолетовых капилляров, украшавшей бледную кожу его щек и носа, что придавало учителю болезненный вид. Тонкая щетина, остававшаяся после ежедневного, но небрежного бритья, стала совсем седой, кроме того, все, кто видел Акиима впервые, неизменно отмечали усталое выражение его лица. Раз в неделю старик тем же лезвием, которым брился, удалял с головы остатки серебрившихся волос.