– У тебя все нормально? – спросил Вине.
– Фантастика. Как он это сделал?
– Возможны варианты.
Вине рассматривал горсть кофейной гущи, передвигая ее частички пальцем, затянутым в резину перчатки.
– Что за варианты, Вине?
– Смотря, кто он такой и зачем он это делает. Я покачал головой.
– Иногда ты прилагаешь слишком много усилий, чтобы тебя не понимали, Вине. Как убийца избавился от крови?
– Трудно сказать прямо сейчас. Мы не нашли ни капли. Да и тело не в слишком хорошем состоянии, так что обнаружить что-либо будет нелегко.
Вот это уже менее интересно. Я люблю оставлять аккуратные тела. Ни суеты, ни грязи, ни капающей крови. Если этот убийца – всего-навсего еще один пес, грызущий свою кость, меня он не интересует.
Я вздохнул с некоторым облегчением и спросил:
– А где тело?
Вине дернул головой в сторону, показав на точку футах в двадцати.
– Вон там. С Ла Гэртой.
– О Боже, – вздохнул я. – Дело ведет Ла Гэрта? Вине снова улыбнулся мне своей притворной улыбкой.
– Убийце повезло.
Посмотрев в ту сторону, я увидел группу людей, стоящих вокруг кучки аккуратных мешков для мусора.
– Ничего не вижу, – сказал я.
– Да там же. Мешки. Каждый – это часть тела. Он разрезал жертву на куски и каждый из них запаковал, точно рождественский подарок. Ты когда-нибудь видел что-то подобное?
Конечно, да.
Именно так поступаю и я.
Глава 3
Есть что-то странное и обезоруживающее в присутствии на месте убийства при ярком свете дня. В лучах солнца Майами самые гротескные убийства выглядят антисептическими. Постановочными. Как будто в Диснейленде на новом аттракционе не для слабонервных. Дамерленд.[2] Пищевые отходы просим выбрасывать только в предназначенные для них контейнеры.
Не то чтобы вид расчлененных тел когда-либо действовал мне на нервы, о нет. Меня немного возмущают изуродованные, у них нехорошие флюиды – неприглядная картина. Все остальное не хуже, чем тощие ребра в мясной лавке. А вот новичков и случайных гостей от сцен убийств тянет блевануть, и по какой-то причине здесь они блюют намного меньше, чем на севере. Видимо, солнце снижает остроту восприятия. Оно все очищает, делает опрятнее. Может быть, потому я и люблю Майами. Такой
В Майами уже пришел чудесный жаркий день. Каждый, кто с утра надел пиджак, теперь гадает, как бы от него избавиться. Увы, на неухоженной парковке такого места не найти. Здесь пять или шесть машин да мусорный контейнер. Его запихнули в угол рядом с кафе; позади него – розовая оштукатуренная стена с колючей проволокой сверху. Тут же задняя дверь в кафе. Угрюмая молодая женщина сновала взад-вперед, делая на копах и техническом персонале быстрый бизнес, подавая
В банде лаборантов-криминалистов пиджаков не носят. Рубахи для боулинга из вискозы с двумя карманами катят им больше. Я сам такую же ношу. Рисунок на ткани – черные барабанщики «Буду» и пальмы на ярко-зеленом фоне. Стильно, но практично.
Я направился к ближайшей вискозной рубахе в группе людей, сгрудившейся вокруг тела. Рубаха принадлежала Эйнджелу Батисте[4] – «не родственнику», как он обычно представляется. «Привет, я Эйнджел Батиста, не родственник. Из отдела медэкспертизы». В настоящий момент он сидит на корточках перед одним из мусорных мешков и заглядывает внутрь.
Я присоединился к нему. Мне самому интересно увидеть, что там в мешке. Все, что могло вызвать у Деборы такую реакцию, заслуживает, чтобы на это взглянули.
– Эйнджел, – сказал я, присаживаясь рядом с ним на корточки. – Что мы имеем?
– Что ты подразумеваешь, говоря «мы», белый юноша? – спросил он. – На сей раз у нас нет крови. Ты без работы.
– Я слышал. Это сделали здесь или просто сюда бросили?
Он покачал головой:
– Трудно сказать. Мусор отсюда вывозят два раза в неделю, так что
Я обвел взглядом парковку, затем заплесневелый фасад «Касика».
– А что гостиница?: Эйнджел пожал плечами:
– Там еще проверяют, но не думаю, что найдут что-нибудь. Раньше он просто использовал ближайший контейнер. Хм…
– Что?
Карандашом Эйнджел оттянул край пластикового мешка.
– Посмотри на разрез.
Конец расчлененной ноги торчал наружу и на ослепительном солнце выглядел бледным и исключительно мертвым. Фрагмент заканчивался лодыжкой, ступня была тщательно отделена. Кусочек маленькой татуировки – бабочки – остался, только одно крыло было отрезано вместе со ступней.
Я присвистнул. Почти хирургическая точность. Этот парень очень хорошо работает – так же хорошо, как и я.
– Очень чисто, – говорю я.
И это так, даже не считая аккуратный разрез. Я никогда не видел такой чистой, сухой, аккуратной мертвой плоти. Превосходно.
–
Наклонившись, я заглянул глубже в мешок. Там ничего не двигалось.
– По-моему, вполне законченно.