Дремлющий демон Декстера

Через какое-то время я закрыл дверцу. Хотелось лечь на пол и прижаться щекой к прохладному линолеуму. Вместо этого я мизинцем подбросил головку Барби. Снова это «тук-тук». Еще раз подбросил. Тук-тук. Э, да у меня новое хобби!

Я оставил куклу в покое и, вернувшись в свое кресло, утонул в подушках и закрыл глаза. Понимаю, что должен бы расстроиться, разозлиться, испугаться, почувствовать себя оскверненным, светиться параноидальной ненавистью и праведным гневом. Ничего подобного. Вместо этого я испытывал… что? Что-то больше похожее на легкое головокружение. Возможно, беспокойство или… или радостное возбуждение?

Теперь, разумеется, не могло быть никаких сомнений в том, кто побывал в моей квартире. Если только я не куплюсь на то, что случайный незнакомец по неизвестным причинам наугад выбрал мою квартиру в качестве идеального места для демонстрации обезглавленной куклы Барби.

Нет. Меня посетил мой любимый художник. Как он меня нашел — не так важно. Совершенно никакого труда не составило бы запомнить номер моей машины в ту ночь на эстакаде. У него было вполне достаточно времени, пока он наблюдал за мной из-за заправочной станции. А потом любой мало-мальски компьютерно грамотный человек может найти мой адрес. А найдя — остается проскользнуть внутрь, внимательно осмотреться и оставить послание.

И вот оно — послание. Голова висит отдельно, части тела сложены на льду в холодильнике, и снова проклятое зеркало. В сочетании с полнейшим отсутствием интереса ко всему остальному в моей квартире все складывается в одно целое.

Только во что? Что он имеет в виду?

Он мог оставить все, что угодно, а мог не оставить ничего. Он мог проткнуть окровавленным мясницким ножом коровье сердце и мой линолеум. Я ему благодарен, что он этого не сделал — какая была бы грязь, — но почему Барби? Если отвлечься от очевидного факта, что кукла символизирует тело последней жертвы, то зачем мне об этом напоминать? И действительно ли это послание более зловещее, чем могло бы быть… или менее? Означает ли оно: «Я слежу за тобой, и я тебя достану»?

Или оно говорит: «Привет! Хочешь, поиграем?»

И я хочу. Конечно, хочу.

Но что же зеркало? Его присутствие теперь приобретает гораздо более глубокий смысл, чем тогда — с грузовиком и гонкой по эстакаде. Теперь оно значит намного больше. Все, до чего я пока додумался, это: «Посмотри на себя». И какой же тут заложен смысл? Для чего мне смотреть на себя? Я не настолько тщеславен, чтобы испытывать от этого восторг; по крайней мере я не полон самомнения о своей физической наружности. И с какой стати мне смотреть на себя, когда на самом деле я хочу увидеть убийцу? То есть зеркало должно иметь какой-то другой смысл, который до меня еще не дошел.

И даже в этом я не мог быть полностью уверен. Вполне вероятно, что реального смысла нет вообще. Мне не хотелось бы так думать о нашем элегантном художнике, но ведь это вполне возможно. Он может иметь в виду все, что угодно: какие-то личные проблемы, безумие, страх… И абсолютно никакой возможности узнать. А значит, нельзя узнать и то, что мне со всем этим делать. Если только я должен что-то делать.

И я сделал выбор, свойственный человеку. Смешно, если подумать: я — и выбор, свойственный человеку. Гарри мог бы гордиться. Чисто по-человечески я решил ничего не делать. Поживем — увидим. Я не буду заявлять о случившемся. В конце концов, о чем заявлять? Ничего не пропало. Мне совершенно нечего сказать официально, кроме разве что: «Капитан Мэттьюз, полагаю, вы должны знать, что кто-то, по-видимому, вломился в мою квартиру и оставил куклу Барби у меня в морозильнике».

Отличный получился бы резонанс. Уверен, слух мгновенно облетел бы весь Департамент. Возможно, сержант Доукс лично занялся бы расследованием и дал бы наконец волю своему таланту к ведению не стесненного условностями допроса. И возможно, меня просто внесли бы в список умственно недееспособных, а вместе со мной и бедняжку Деб, ведь официально дело закрыто, и, даже если его снова открыть, при чем здесь кукла Барби?

Нет, рассказать тут совершенно нечего, во всяком случае ничего, что можно было бы объяснить. Рискуя получить еще одну серию жестоких ударов локтем, я ничего не скажу даже Деборе. По причинам, которые я не решусь начать объяснять даже самому себе, это — личное. И, сохранив личный статус проблемы, у меня больше шансов приблизиться к загадочному посетителю. С целью привлечь его к правосудию. Естественно.

Приняв решение, я почувствовал себя намного легче. Почти что в эйфории. Без понятия, что из этого может получиться, но готов я был к любому варианту. Такое ощущение не покидало меня всю ночь, весь следующий день на работе, пока я готовил лабораторный отчет, успокаивал Деб, крал пончик у Винса Мацуоки. Оно было со мной, пока я ехал домой по радостно-смертоносным вечерним автострадам. Я был в состоянии готовности категории «дзэн» — к любому сюрпризу.

Или я так думал.