Сергеич подумал, что завод сейчас непривычно безмолвный: не валит дым из труб, нет этого бесконечного гудения агрегатов и шума машин. Ярко светит Свод, как будто из последних сил отдает энергию. “Интересно, - подумал Сергеич и сам испугался своей мысли, - сколько может продержаться Свод без новых аккумуляторов? Фабрика ведь первый раз встала за все время работы”. Дед Михалыч вдруг подтвердил его опасения, подошел и заглянул в глаза:
- Сергеич? Не спишь?
- Нет.
- Так пошли, а то Борман ругать будет. Вон все наше бабье идет впереди.
Они побрели следом, два мужика в бабской бригаде, не считая бригадира.
- Я вот чего подумал, Сергеич. Слушаешь?
- Угу. - буркнул тот.
- Сколько фабрик выпускает аккумуляторы для Свода?
- Не знаю.
- Не больше трех. И вот наша встала и неизвестно работают ли остальные.
- Ну и?
- Сможет ли Свод нормально функционировать? И что будет если он вдруг вырубится? Ты себе представляешь такое, Сергеич?
Сергеич подумал о том, что не представляет и представлять не хочет. А вслух сказал, что сейчас его больше интересует почему с родственниками нельзя связаться. Михалыч забеспокоился и отошел чтобы своей “ведьме” позвонить, а Сергеич набирал семью снова и снова. Бригада уже стояла под стеной завода, с левой стороны. Тетки расселись на бордюрчике у газона с искуственными насаждениями, а Борман отошел и мрачно курил в одиночестве. Мужики стояли еще дальше и занимались браслетами.
- Не ловит, - в итоге выдал Михалыч и достал пачку папирос. - Сбой системы. Чувствую работы нам прибавится после этого провала - пойнтов заработаем, хоть обожрись. Будем по две смены кислоту нюхать. Ты куда?
Сергеич решительно шагал вперед. Он никогда не отличался храбростью и трусливо заискивал перед начальством, но сегодня что-то щелкнуло в голове и он шагал к Борману, шагал быстро, упрямо и решительно выкинув все мысли - вперед, чтобы не растерять остатки внезапно прилетевшей храбрости.
Бригадир курил уже третью и томился от безделья и вынужденного сосуществования с рабочими, он уже практически успокоился когда он заметил направляющегося к нему чмошника-очкарика.
Борман отвернулся и сделал вид, что не видит его. Очкарик встал рядом и кашлянул. Борман молчал и “палевно” наливался красным. Очкарик (как же его звать?) еще раз кашлянул и развернулся, чтобы уходить.
"Твое счастье" - подумал Борман, когда побелевший Сергеич все-таки обратился к начальству.
- Извините!
- Да? - повернулся Борман еле сдерживаясь.
"Сейчас впаяю ему сто пойнтов штрафа" - со злорадством предвкушал он, когда Свод потух.
Барби отступает
Родители назвали ее дурацким именем Фрозен, в честь олдскульного мультфильма снятого задолго до Раскола. Тогда была эта дикая мода менять имена и называть детей невпопад и как только в голову придет. Рухнувшая государственная паспортная система породила этот беспредел и до сих пор имя уже не считается таким значимым как сотню лет назад. Поэтому ходят по всем четырем Уровням: Терминаторы, Холмсы, Истребители, Стэны, Арнольды, Пикачи и Брюсы. Разнообразие и дикость фантазии граждан поражала… Но сейчас это уже не имело значения, браслет на руке определял личность и его статус, а имя... имя стало просто никнеймом, который трудно сменить.
Мама Виталика свое имя не любила и сына назвала просто - Виталий. Мужа ее тоже назвали обычно - Михаил, только ей не повезло. Товарки на рынке называли мягко "Фрося" и родня со временем прозвище переняла. Только начальница, строгая владелица трех киосков на Нижнем Рынке, Лаванда, называла ее полным именем.
В тот день когда на несколько часов погас Свод она тоже была на работе и проводила вместе с Фрозен переучет товара.
- Как мне все это надоело, - жаловалась Лаванда, легонько клацая пальцами с длинными алыми ногтями по переносному планшету. Тот красиво бликовал по стенкам вагончика синим и попискивал, почти как домашнее животное. Производители гаджета постарались сделать его максимально “женским” и комфортным.
- Работаешь, работаешь, - продолжала жаловаться Лаванда не отрываясь от цифр, - а потом приходят сборщики налогов к каждому из трех киосков и пойнты на браслеты свои скидывают. А ты остаешься с голой жопой и тремя "продавалками", которым тоже еще нужно заплатить.
"А вот сейчас было обидно", - подумала Фрося, но ничего не сказала. Кто же будет хозяйке перечить? Тем более сейчас они в более-менее хороших отношениях. Но себя она “продавалкой” не считала уже давно, скорее правой рукой, а тут вот такие выводы сгоряча летят.
Ногой Лаванда отпихнула в сторону коробку с женскими трусиками (они были уже посчитаны) и вздохнула: